— Ты же должен был купить одну содовую, — заметила Нэнси.

Муж молча завел двигатель.

— Пол?

Он ничего не ответил, и Нэнси стала рыться в пакете.

— Лампочки? Зачем нам лампочки? У нас же медовый месяц. Оберточная бумага? Веник? Клейкая лента? Зачем все это?

Украдкой оглянувшись на «Хранилище», Пол включил передачу.

— Давай просто поскорее уедем отсюда.

Нэнси ощутила леденящую дрожь.

— Ничего не понимаю. Зачем ты купил все это? И где содовая? Содовую ты ведь не купил!

Пол посмотрел на нее. У него на лице был страх, страх и злость, и впервые с тех пор, как они поженились, впервые за все время знакомства Нэнси его испугалась.

— Заткнись, Нэнси. Просто заткнись, черт возьми!

Она ничего не сказала. Машина рванула с места. Но прежде чем она завернула за холм, прежде чем пыль полностью скрыла все из виду, Нэнси успела увидеть, как дверь магазина открылась.

И — это зрелище она не забудет до самой своей смерти — ей показалось, что она увидела владельца «Хранилища».

Выйдя на улицу, Билл Дэвис тихо прикрыл за собой входную дверь. Спустившись с крыльца, он постоял в конце дорожки, выполняя приседания и глубоко дыша. Воздух вырывался у него из легких облачками пара. Досчитав до пятидесяти, Билл остановился. Выпрямившись, он наклонился влево, наклонился вправо, затем прошел к дороге, где напоследок еще раз сделал глубокий вдох и выдох, после чего начал утреннюю пробежку.

У подножия холма грунтовая дорога перешла в асфальт. Пробежав мимо лужайки Гудвина, Билл свернул на Главную улицу.

Ему нравилось бегать по утрам. Не то чтобы он любил собственно бег — это было необходимое зло, — но ему доставляло наслаждение находиться вне дома в этот ранний час. Улицы еще были практически пустынными. Лен Мэдсон возился в пекарне, готовя свежую выпечку для первых покупателей; Крис Шнайдер раскладывал на витрине утренние выпуски газет; изредка проезжали грузовики, направляющиеся на стройку; но в остальном в городе царила тишина, улицы были свободны, и именно это и нравилось Биллу.

Он пересек центр Джунипера и направился к шоссе.

Воздух, хоть и морозный, был плотным, насыщенным богатым ароматом влажных растений, запахом свежескошенной травы. Билл дышал глубоко и размеренно. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара, свежий воздух придавал силы, наполнял радостью жизни. Когда Билл выбежал на шоссе, деревья, растущие вдоль дороги, расступились, открывая картину пологих холмов, уходящих до самого горизонта. Прямо впереди солнце поднималось над разорванными облаками, неподвижно зависшими над горами, вырисовываясь на фоне бледного неба, черными посредине, с розовато-оранжевыми кромками. Перед восходящим солнцем летела на юг стая гусей, постоянно трансформирующимся клином, форма которого менялась каждые несколько секунд, когда новая птица перемещалась в его голову, а остальные выстраивались за ней. Косые полосы золотисто-желтого света пробивались сквозь тучи, сквозь ветви сосен, высвечивая предметы и места, не привыкшие к вниманию: валун, лощину, развалившийся сарай.

Для Билла это была любимая часть пробежки — открытое пространство между собственно городом и небольшим обособленным районом, известным как Криксайд-Акрс. Широкая грунтовая дорога по обе стороны от Акрс проходила через лес, но ему почему-то больше был по душе именно этот отрезок длиной около мили. Здесь высокие деревья окружали кольцом лужайку на склоне пологого холма. На южной окраине лужайки поднималась примитивным идолом груда камней, источенных непогодой, от чего она казалась творением человеческих рук.

Билл замедлил бег — не потому что устал, а просто поскольку ему хотелось насладиться мгновением. Посмотрев налево, он увидел, как ослепительно-желтые осины, рассеянные среди сосен, перехватили и многократно усилили свет поднявшегося солнца. Билл перевел взгляд направо, на противоположную сторону шоссе, где раскинулась лужайка, но там что-то было по-другому, что-то было не так. До него не сразу дошло, в чем дело, но он тотчас же заметил, что на лужайке появился какой-то новый элемент, совершенно чуждый, которому здесь было не место.

Вывеска изменилась.

Точно. Вот в чем дело. Билл остановился, учащенно дыша. Потрепанную вывеску, объявлявшую: «“БЕЙЛЕСС”! ОТКРЫТИЕ ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ!», которая простояла здесь по меньшей мере десять лет, сменила новая — белоснежный белый прямоугольник с черными буквами, прочно закрепленный на двух столбах, вкопанных глубоко в землю.

Какое-то мгновение Билл стоял, уставившись на вывеску. Еще вчера ее здесь не было, и что-то в холодной четкости шрифта и безапелляционном утверждении послания вызвало у него смутное беспокойство — хотя он и сам не смог бы объяснить почему. Билл понимал, что это глупо; он был не из тех, кто полагается на предчувствия, интуицию и прочее, однако вывеска его встревожила. Он предположил, что это просто реакция на саму мысль о том, что на лужайке, которую он считал своим местом, будет построено что-то — все равно что. Конечно, здесь должна была быть построена бакалейная лавочка Бейлесса, однако работы так и не начались, и вывеска стояла на лужайке так долго, что полностью потеряла свой смысл. Она стала частью ландшафта, еще одной живописной придорожной достопримечательностью, такой же, как развалившийся сарай чуть дальше или заброшенная заправка Блейки на шоссе к западу от города, сдавшаяся под натиском разросшегося кустарника.