Шрифт:
Внизу на подвижной табличке Маса Хансен может написать названия товаров, которые ей нужно разрекламировать в данный момент: «Элегантные английские кожаные морские куртки на молнии». А внизу: «Помните, что товары Масы Хансен не только самые дешевые, но и самые лучшие».
— Ну, пойдем, — говорит Мюклебуст, — или ты хочешь дождаться, пока шхуна потерпит кораблекрушение?
— Тут была кнопка, которую он нажимал, — говорит Тюгесен.
— Да, я прекрасно помню, — подтверждает Мюклебуст, — я сам ее высматриваю, но ее нет. Эту часть механизма они удалили.
На борту корабля викингов большая спешка. О выпивке и речи быть не может. Наводится порядок. Груз укладывается с немногословной серьезностью, по-штурмански, проверяются паруса и спасти. Бинокль. Компас. Ружье. Сигнальные ракеты. Даже морская карта. И наконец, после хорошо выполненной работы маленькая темно-красная, почти черная в предвечернем освещении невинная бутылочка. Дует легкий бриз. Стрелка барометра поднимается.
— В такой вечер, — говорит Мюклебуст, — в такой вечер приятно распустить паруса над Северным морем, правда? Нет, я хочу сказать, что мы можем дойти до устья фьорда и обратно. — В обе стороны у нас будет боковой ветер.
— Я вижу, — говорит Тюгесен, явно объятый истерическим страхом, — ты хочешь отправиться в далекий путь. Но если мы налетим на шхеру и потерпим кораблекрушение? — Голос его становится все слабее, все выше: — Или простудимся и схватим насморк?
— Теперь поднимаем якорь, — серьезно произносит Мюклебуст. Он встает с долгим вздохом облегчения и спокойной решимости.
Немного погодя шхуна направляется к устью фьорда. С батареи на мысу раздаются приветственные возгласы: «Прощай, викинг! Привет Ямайке! Good luck!» [31] Оба мореплавателя грустно отвечают на приветствия, избегая улыбаться или смотреть друг на друга.
31
Желаем удачи (англ.).
Во фьорде попутный ветер крепчает. Шхуна становится осторожной и навостряет уши, подобно собаке, чующей сенсацию. Они проходят мимо корвета, который идет им навстречу, и снова нм кричат и машут.
— Что они говорят? — спрашивает Тюгесен. — Что замечено в четырех морских милях от берега, Мюкле?
— Plaice [32] , — отвечает Мюклебуст. — Камбала. В четырех морских милях к юго-востоку от устья фьорда.
— Держитесь левого борта, сэр! — кричат им. — Закат вот-вот взорвется!
32
Камбала (англ.).
Мюклебуст, стоящий за рулем, опускает голову, отворачивается и погружается в свои мысли. Тюгесен выпивает в одиночку. Он знает, что Мюкле не выносит вида молодых матросов, ему от этого становится грустно.
Его нужно развлечь, этого Саула.
Подождав, пока выпитый шнапс немного уляжется, Тюгесен берет гитару и начинает петь тихо и задушевно:
Жил-был однажды чудак седой, диделом, диделом, да. Был человек он добрый, простой, диделом, диделом, да. Когда же в глазах огонь злобы пылал, верьте, друзья, мне всегда! Думали люди, безумным он стал, диделом, диделом, да!— Ты молодец, Тюге! — говорит Мюклебуст. — Еще! Это твое собственное произведение?
— Нет, это выдержки из полного собрания сочинений Ибсена, слегка обработанные Георгом Брандесом.
Тюгесен продолжает:
Я видел однажды, как старец седой, диделом, диделом, да, смеялся и пел, словно он молодой, диделом, диделом, да! Теперь расскажу, что я слышал о нем, верьте, друзья, мне всегда! А если покажется это враньем, то диделом, диделом, да! Ветер дул с моря, луна взошла, диделом, диделом, да, английская яхта к нам подошла, диделом, диделом, да. Оттуда кричали: «К нам прыгай на борт!» Верьте, друзья, мне всегда! Он прыгнул, это видел весь порт, диделом, диделом, да! Чудак, прислонившись к мачте, стоял, диделом, диделом, да. Неукротимым огнем он пылал, диделом, диделом, да. Богатая леди была как весна, верьте, друзья, мне всегда! И тут же влюбилась в него она, диделом, диделом, да! Море светилось, корабль летел, диделом, диделом, да. Чудак на корме все вдаль смотрел, диделом, диделом, да! Я видел однажды, как старец седой, верьте, друзья, мне всегда! Смеялся и пел, словно он молодой: диделом, ди делом, да!— Еще! — требует Мюклебуст.
— Но я не могу вот так сразу вспомнить все целиком, — отвечает Тюгесен. — Потом они поженились, он стал лордом и в конце концов адмиралом, этот старый орел. И напоследок мы видим, как он ужасно долго целует леди, крупным планом с увеличением в восемьдесят восемь раз.
— Это, конечно, по-современному, — говорит Мюклебуст, — ни капли романтики.
— Да, это в стиле функционализма, — подтверждает Тюгесен.
— Эпоха Виктории… во многих отношениях была неприятной, — говорит Мюклебуст, глядя в море. — Но зато она не была злой.
— Сам ты тоже, бывает, злишься, — говорит Тюгесен.
— Только на бурную погоду, — сказал Мюклебуст. — Но пой, Тюге, пой, пожалуйста! Спой что-нибудь старинное, изъеденное молью, а?
Они приближались к устью фьорда. Дул по-прежнему мягкий и дружелюбный бриз. Море было как пол в погребе, где разлито красное вино. На западе догорающей сигарой тлело солнце. А на юго-востоке уже скользила луна. Так знакомо, по-домашнему светил этот старый, испытанный ночной фонарь, от которого веяло грустным ароматом свежих простынь, мыла, вечерней молитвы.