Вокруг потемнело, и стало холодно. Кристиан стоял не двигаясь, он то ли размышлял, то ли просто слушал дождь.

«Как же, господи, неуютно ему в этой вечной темнице», — снова подумала Мари, и ее сердце наполнилось той самой жалостью, о которой не просил Кристиан, и той нежностью, о какой он, возможно, мечтал в глубине души.

— Что ты хотел мне сказать? — спросила она, глядя ему в лицо, и молодой человек ответил:

— Ничего, кроме того, что бывают минуты, когда слова не нужны.

После этого он притянул девушку к себе и поцеловал. Тело Мари напряглось как струна, но она не оттолкнула его. Она еще ни с кем не целовалась, и теперь ее душа была полна смутного удовлетворения, боязни и растерянности: надо признать, Мари не ожидала от Кристиана столь дерзких поступков.

Возле стены сарая были свалены остатки сена; услышав под ногами хруст сухой травы, молодой человек мягко принудил Мари опуститься на эту шелестящую подстилку.

Казалось, девушка околдована какими-то чарами. На полуоткрытых губах Мари замер то ли вопрос, толи вздох, то ли крик изумления, когда руки Кристиана потянулись к пуговкам на ее платье, и он прошептал:

— Не бойся, я не сделаю ничего такого, чего не должен делать.

Снаружи хлестал дождь, серебристые струйки, словно сотни стеклянных бус, грациозно сбегали с крыши. Мари и Кристиан лежали на сене и задыхались от страсти, сжимая друг друга в объятиях. Молодой человек не разделся, но платье девушки было расстегнуто до талии, и она ощущала его руки и губы повсюду. Островитянки — не парижанки: они носили обувь (хотя далеко не всегда), но еще не привыкли надевать нижнее белье. Было удобно: несколько движений — одежда сброшена, и ты в море или в постели любимого мужчины (впрочем, нравы на острове, где все хорошо знали друг друга, были, пожалуй, даже строже столичных).

Кристиан не видел ее обнаженных плеч и груди: они с Мари словно играли в жмурки в темной комнате. Первые мгновения ей было стыдно, но потом все утонуло в жаркой тьме. Иногда даже тьма может быть благословенной…

Постепенно потоки ливня иссякли, и безумство Кристиана тоже сошло на нет. Внезапно он резко встал и произнес тихим, срывающимся голосом:

— Прости. Я знаю, что не должен играть с тобой в такие игры. Ты порядочная девушка, и это многое значит. Я не хотел тебя обидеть.

— Ты меня не обидел, — отвечала Мари, поднимаясь следом за ним и застегивая платье.

На самом деле Кристиан мог зайти как угодно далеко: она не воспротивилась бы, ибо эта жаркая тьма принадлежала им двоим, и в ней можно было совершить все самое запретное.

— Мари, — молодой человек медленно провел пальцами по ее щеке, — твое тело пахнет морем, а волосы — теми травами, что растут на острове. Ты мой свет и мои крылья. Иногда, когда тебя нет рядом, ты представляешься мне сиянием.

— Не нужно так говорить, — прошептала она.

— Я понимаю. И я не хочу привязывать тебя к себе, потому что тогда тебе будет тяжело, тяжелее, чем мне.

Они вышли наружу. Воздух был прохладен и свеж. Остро пахло мокрой травой. Слышался шум океана, неустанный, как биение человеческого сердца.

— Мы встретимся завтра? — спросил Кристиан.

— Да. Тебя проводить?

— Нет, я дойду сам, — уверенно произнес он и крепче сжал свою палку.

Мари чувствовала, что он ждет от нее чего-то, и также начинала понимать, что, возможно, никогда не сумеет дать ему того, чего он хочет.

Девушка представляла, как смотрится рядом с ним со своим загорелым, не знающим пудры лицом, неуложенными волосами, в застиранном платье. И в то же время, в отличие от него, она вполне самостоятельна и здорова. Его слепота и разъединяла, и сближала их.

— До завтра, — прошептала она, и Кристиан почему-то несколько разочарованно ответил:

— До завтра, Мари.

Дома Мари поджидало нечто неожиданное. Отец — из-за утренней непогоды он не вышел в море — стоял в дверном проеме в своей неизменной куртке из толстого сукна, парусиновых штанах и громоздких неуклюжих башмаках из грубой кожи, подбитых огромными гвоздями. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Где ты была? — сразу спросил он.

— Гуляла.

— Был ливень, а ты совершенно сухая, — заявил он таким тоном, точно хотел обвинить дочь в страшном преступлении.

— Да, я укрылась в старом сарае, что в полумиле отсюда, — сказала Мари.

— Одна?

— Конечно. — Девушка старалась, чтобы голос звучал уверенно, не дрожал.

— Послушай, Мари, — руки Клода Мелена против воли сжались в кулаки, — твоя сестра Корали никогда не давала нам с матерью повода для огорчений. Нам бы очень хотелось, чтобы ты вела себя так же.

Взгляд серо-синих глаз Мари был честен и упрям.

— Я сделала что-то не так?

— В последнее время ты часто бродишь по острову без дела, а еще болтают, что тебя видели в компании того слепого парня. Какого черта ты с ним связалась?