И она вновь ощутила острую боль утраты.

В мечтах и снах Мари не однажды видела, как приезжает в Париж и каким он предстает перед ней. Город поднимался из дымки утреннего тумана, его высокие кровли, воздушные башни и колокольни были позлащены солнцем и сияли, как драгоценные камни. Он выплывал из пелены ее грез, словно гигантское сказочное чудовище со сверкающей чешуей из морской пучины. В реальности все оказалось иным.

Вокзал буквально чернел от народа, ряд чугунных фонарных столбов напоминал страшный фантастический лес. Осеннее небо печально нависало над городом, листья влажно шуршали и падали на тротуары под яростными порывами ветра. Вскоре пошел дождь; его косые полосы хлестали по мостовой, да еще экипажи разбрызгивали грязь, — они проносились, как черные молнии: извозчики, закутанные в непромокаемые плащи и надвинувшие на глаза лакированные цилиндры, нещадно понукали лошадей.

Пройдя не один квартал, Эжен и Мари, смертельно уставшая, растерянная и голодная, остановились у какого-то здания, приземистого и огромного, как подводная скала. Эжен велел девушке подождать, и она бессильно прислонилась к сырой, холодной каменной стене и закрыла глаза.

Она ждала очень долго. Наконец Эжен появился и промолвил:

— У нас есть работа, и у меня, и у тебя. На шелкопрядильной фабрике. И жилье.

Они с Эженом отправились в одно из предместий, где располагалась фабрика и жилье для рабочих. Девушка увидела ряд безобразных домов из темного кирпича, покрытых почерневшим шифером.

Эжен снова куда-то сходил и о чем-то договорился. Мари ждала во дворе.

— Ну вот, — сказал он, вернувшись, — работать начнем с завтрашнего дня. А сейчас узнаем, где будем жить.

Какая-то женщина отвела их в просторное, но темное помещение с земляным полом, окнами-отдушинами, большим деревянным столом и множеством отделенных занавесками или фанерными перегородками кроватей.

— Эжен, мы не могли бы отправиться в другое место? Я не хочу здесь жить, — сказала Мари.

Сопровождавшая их женщина услышала ее слова и неодобрительно покосилась на девушку.

— Но, Мари, — возразил он, — сейчас кризис, работы нигде нет, нам и без того повезло. Дешевле жилья не найдешь, а у нас совсем нет денег.

Он развел руками, его взгляд был очень спокоен и тверд. И девушка поняла, что ей нечего возразить.

Вскоре начали возвращаться те люди, что здесь жили, мужчины, женщины, юноши, девушки, дети, и комната наполнилась гулом голосов, темными тенями и разнообразными запахами.

Она и Эжен сели за общий стол, и перед ними появилась миска с мешаниной из вареных бобов, приправленной свиным салом, и две кружки дымящейся черной жидкости — цикорного кофе, прикрытых кусками намазанного соленым маслом хлеба.

Глотая скверно приготовленную скудную еду, Мари украдкой разглядывала хмурые лица окружавших ее людей. Многие приехали из других городов и деревень: как в это ни трудно поверить, люди бежали в Париж от еще большей нищеты и безысходности.

Не без опаски опустившись на отсыревший соломенный матрас, Мари сразу провалилась в сон, но вскоре ее разбудил Эжен — его намерения не оставляли сомнений, и девушка испуганно затрепыхались в окружавшей ее душной темноте.

— Кругом люди, — сдавленно прошептала она.

— Ну и что? — ответил он. — Здесь все так живут. А как иначе?

Утром ей было очень стыдно, она думала, что все станут смотреть на нее с понимающими улыбками, но никто не обращал на Мари никакого внимания, только девушка-соседка пристально разглядывала ее деревянный гребень с вкрапленными в него цветными стеклышками. Мари умылась из общего корыта и как могла расправила измятое платье и причесала волосы. Затем выпила неизменный цикорный кофе с хлебом и вслед за всеми вышла на улицу. Она была без накидки или шали и нещадно мерзла на холодном ветру. Эжен обнял ее за плечи, но, взглянув на него, девушка не смогла заставить себя улыбнуться.

А между тем ее смуглое ют загара лицо еще хранило свежесть, на нем не было следов усталости или вялости, взгляд привлекал прямотой и живостью, а заплетенные в косы черные волосы тюрбаном лежали на голове.

Вид громадного здания с невзрачными облупившимися стенами и гигантскими трубами заворожил Мари — то была фабрика. И почти сразу ей пришлось понять, что отныне она не человек, а орудие труда, часть производства, но не часть жизни.

От ада это место, пожалуй, отличалось лишь тем, что в конце концов отсюда все-таки можно было выйти на свежий воздух, правда, только в конце утомительно длинного рабочего дня.

Работа была тяжелой и вредной, но этого Мари еще не знала. В нагретом до предела воздухе стояла густая пыль от шелка-сырца; она лезла в глаза и разъедала их; стены были темными и грязными, на полу — лужи. Многим работницам приходилось целый день стоять на ногах, а женщины, которые разматывали коконы, постоянно погружали руки в почти кипящую воду. Рабочий день продолжался двенадцать часов. В обед девушка получила миску овощного супа с куском сала и выпила две кружки воды.

Когда Мари раньше Эжена вернулась в барак, ее единственным желанием было найти забвение во сне. Умывшись, она распустила волосы и заметила, что соседка как ни в чем не бывало причесывается гребнем, который Мари утром спрятала под матрас.