Шрифт:
Когда я поцеловал ноги, она вся отдёрнулась и улыбнулась как от стыда, но какою-то кривою улыбкой.
Это Матрёшина первая в жизни улыбка, связанная с наслаждением, доставляемым мужчиной, вот улыбка ещё и не оформилась в похотливую, а смотрится кривой.
Всё лицо вспыхнуло стыдом.
Вполне нормальная реакция на первое целование ног, выше пяток.
Я что-то всё шептал ей.
Небось, что любит, что как она красива.
Наконец вдруг случилась такая странность,
Достоевский всё пытается представить Ставрогина чрезвычайным развратником, а у него торчат уши самого Достоевского, у которого было с дюжину-две женщин, да и то, видно, впопыхах.
которую я никогда не забуду и которая привела меня в удивление: девочка обхватила меня за шею руками и начала вдруг ужасно целовать сама.
Ставрогина как представителя облапошенного большинства не удивило бы вовсе, если бы девочка выразила отвращение, сопротивлялась, кричала о помощи – его удивляет, что она способна быть благодарна за неведомое наслаждение, которое она испытывала, и отвечать взаимностью, «ужасно» целуя.
Лицо её выражало совершенное восхищение.
Радовался бы, дурак!
Я чуть не встал и не ушёл – так это было мне неприятно
Наслаждение вызывает неприязнь, страдание – вот это по Достоевскому.
в таком крошечном ребёнке —
14 лет не крошечный – Джульетта, которой общество фальшиво восхищается, была того же возраста, но ей прощают наслаждение только оттого, что она покончила с собой.
от жалости.
Ему жалко девушку из-за того, что она испытывает наслаждение и счастлива, а когда она страдала на его глазах – это для Ставрогина было в порядке вещей.
Но я преодолел внезапное чувство моего страха и остался.
Вот именно, страха – это основное чувство, которое им руководило, а потом вызывало и ненависть и раскаяние. Страха, что его прихватят за девочку.
Когда всё кончилось, она была смущена.
Уж не в упрёк ли и это он ей ставит?
Я не пробовал её разуверять и уже не ласкал её.
То есть не как развратник, который бы продолжал ласкать, а как обыкновенный жлобина: кончил – и бежать.
Она глядела на меня, робко улыбаясь.
Конечно же робко надеялась на продолжение ласки.
Лицо её мне показалось вдруг глупым.
Да просто похоть у Ставрогина иссякла, вот и кажется ему всё ненужным, глупым, страшным.
Смущение быстро с каждою минутой овладевало ею всё более и более.
Начала тревожиться, что отнята у неё радость, что ещё, чего доброго, и бить начнёт.
Наконец она закрыла лицо руками и стала в угол лицом к стене неподвижно.
Как женщина, потерявшая надежду на продолжение, часто отворачивается спиной к мужчине, в котором разочаровалась.
В тексте не говорится конкретно, что же Ставрогин сделал с девочкой в промежутке времени от целования её ног до когда «всё кончилось», но в подготовительных материалах используется фраза «исповедует подлость с ребёнком (изнасиловал)». Достоевский поясняет слово «подлость», и потому недомолвка снимается.
Есть и другая характеристика в заметках: «Из страсти к мучительству изнасиловал ребёнка» (11:153).
Но в насилии ли состоит мучительство, если следовать описанию случившегося? Вовсе нет, насилия и в помине не было, была ласка, было наслаждение, и девочка радовалась, целовала в ответ. Надругательство было в резком лишении Матрёши этого наслаждения, в пренебрежении девочкой, в побеге от неё.
Это многократный литературно-жизненный вариант «соблазнённой и покинутой», а самоубийством занимались в подобной ситуации особи женского пола и значительно постарше Матрёши.
Но Достоевский с помощью Ставрогина начинает накручивать чушь, которая девочке и в голову прийти не может, – всё своё мужское убожество и слабость Ставрогин переиначивает в религиозные красивости – вот как он удобно для себя устраивает объяснение Матрёшиной смятённости:
Наверное, ей показалось в конце концов, что она сделала неимоверное преступление и в нём смертельно виновата, – «бога убила» (11:16).
Самое сильное чувство, которое испытывает Ставрогин после соблазнения Матрёши, это страх: