Я не расслышал названия песни и не узнал, кто её исполнял. Но когда я вошёл к Джой, то после первого оргазма, который у нас свершался без всяких предварительных разговоров (мы просто бросались друг на друга добыть наслаждение: моё – спрятанное у неё, а её – у меня)… так вот после отхлынувшей с нас волны я сразу рассказал Джой о своём музыкальном потрясении и попытался напеть мелодию. Джой спрыгнула с кровати (ягодицы и груди её пришли в божественное движение), вытащила альбом R.E.M., который она купила на днях, поставила на проигрыватель и опустила иглу на нужную бороздку, склонившись так низко, что я снова захотел её.

Теперь я начал мелодию смаковать. Но Джой, видно, наслушалась до моего прихода или музыка её в данный момент не интересовала, и она стала жадно сосать мне хуй.

«Вот она, моя вера, – пронеслось у меня в голове, – только бы её не потерять».

Джой, добившись, что мой хуй надёжно затвердел, забросила на меня ногу, словно садясь на жеребца, направила пальцами головку в нужное место, плотно уселась на меня и стала двигаться не в такт песне. У Джой был свой ритм, да и песню уже она вряд ли слышала. А я наслаждался, глядя на её счастливое лицо с полузакрытыми глазами – она творила музыку своих сфер.

Когда песня Losing Му Religion появилась на MTV и я узнал ярко обшарпанные стены комнаты с окном, сделанные по фотографиям Яна Саудека [12] , я ещё более воспалился душой, так как Джой подарила мне недавно на день рождения альбом именно его работ.

Я смотрел клип Losing Му Religion на своём видео, а Джой уже была далеко. Она мне виделась, задастая и грудастая, на фоне облезших стен в комнате, в которой делал свои странные, но зачаровывающие телодвижения Michael Stipe под стать своей чарующей песне.

Я скорбел о потере Джой, хотя в песне пелось:

Но в данном случае это было не так, ибо Джой стала соразмерна моей жизни. Во всяком случае, в тот период.

Джой позвонила мне неожиданно, сказала, что вернулась в город после того, как три месяца скрывалась от своего любовника-мафиози, который разыскивал её и которого наконец посадили в тюрьму.

Джой предложила встретиться в баре, где в былые времена мы часто обменивались свежими новостями и выпивали по кружке пива, прежде чем пойти к ней вкушать друг друга.

Когда я зашёл в дымный и шумный бар, я сразу увидел Джой за столиком с каким-то бородачом. Я подошёл к ним, и она меня представила своему другу. У неё таких друзей – полгорода. Но, видно, время, отпущенное Джой бородачу, истекло, и он через минуту встал и распрощался.

На столе стояло несколько пустых пивных кружек, Джой досасывала по меньшей мере вторую, а пьянела она быстро. Я подумал, что это к лучшему – будет проще склонить её к ебле.

Но Джой не склонялась. Всё твердила, что это наша последняя встреча, что она уезжает далеко и навсегда. Она два раза бегала в туалет пописать, и все мужики провожали глазами её статное тело со светящимся лицом. Мы вышли на улицу, завернули к стоянке за угол бара.

– Ты понимаешь, что мы видимся в последний раз? – спросила она меня с пьяным трагизмом.

Я обнял её, но она скинула мои руки и отшатнулась.

– Я не верю в последние разы, – ответил я браво. – Мы ещё с тобой не раз поебёмся!

– Нет, больше никогда, – сказала она со слезами в голосе.

На стоянку въезжала машина с опущенными стёклами на окнах, и изнутри голосил Michael Stipe: Life is bigger, It's bigger than you.

Джой повернулась и пошла к своей машине. А я – к своей, уверенный, что мы ещё когда-то окажемся друг в друге. Но с тех пор я больше не видел Джой и не знаю, где она. Однако жизнь действительно оказалась больше, чем Джой. Причём значительно.

Эта песня так меня забрала, что, когда мы подъехали к дому Сэнди, я должен был досидеть в машине и дослушать песню до конца. Сэнди даже слегка обиделась, что я не спешу забраться с ней в постель. Я спешил, но я был буквально загипнотизирован, причём не только пронзительным голосом Steven Tyler, но и словечками. Переводить их бессмысленно, так что верьте на слово или изучайте английский.

Сэнди снисходительно смотрела на меня, упивающегося звуками из радио, а не стонами, которые могли бы исходить из неё. Но что поделаешь – искусство требует человеческих жертв, а тут жертвовались всего две минуты половой жизни.