Дышал старик тяжело, со свистом. По трубкам внутривенного питания текла прозрачная жидкость.

– А разве у меня есть выбор?

Старческие губы растянулись в улыбке, однако глаза оставались холодными, как камень стен.

– Мальчик, выбор есть всегда. Ты вполне можешь наплевать на то, что обязан мне жизнью, повернуться и уйти. Никто тебя не остановит. Если повезет, ты рано или поздно доберешься до цивилизованных земель и сумеешь избежать встречи с патрулями Ордена – иначе я не позавидую твой участи, ведь официально ты мертв.

Я кивнул. Моя одежда вместе с хронометром, документами и удостоверением личности покоилась скорее всего на дне залива Тоскахай. Вот что значит практически не бывать в городах: я совсем забыл, сколь часто власти устраивают облавы. Ничего, стоит мне очутиться в любом из городов побережья, я тут же вспомню… Дурацкое положение; без удостоверения меня не возьмут даже пастухом, поскольку в нем ставятся отметки о взимании налога и десятины. Иными словами, придется до конца своих дней прятаться в глуши, перейти на подножный корм и избегать людей.

– А если выполнишь мое поручение, – продолжал старик, – то разбогатеешь. – Он сделал паузу и оглядел меня с головы до ног. Так профессиональные охотники изучают щенков, прикидывая, вырастут ли те в хороших охотничьих собак.

– Что я должен делать?

Старик опустил веки, хрипло вздохнул и, не открывая глаз, спросил:

– Ты умеешь читать, Рауль?

– Да.

– А читал ли ты поэму под названием «Песни»?

– Нет.

– Но слышал о ней, верно? Ведь ты из клана северных бродячих пастухов, значит, у вас должен быть свой рассказчик, который наверняка цитировал «Песни». – В его голосе прозвучали странные нотки: он словно о чем-то умолял.

Я пожал плечами:

– Я слышал отрывки. Мои родичи предпочитали «Роман о Саде» и «Сагу о Гленнон-Хайте».

Старик одарил меня козлиной ухмылкой.

– Говоришь, «Роман о Саде»? Помнится, героя-кентавра звали Раулем.

Я промолчал. Бабушке и впрямь нравились истории про этого кентавра. Она рассказывала их еще моей матери, когда та была маленькой.

– Ты веришь тому, что слышал? Я имею в виду, веришь «Песням»?

– Верю ли? – переспросил я. – В смысле, верю ли, что все происходило на самом деле? Что были паломники, был Шрайк и все остальные? – Я призадумался. Многие люди, насколько мне было известно, верили каждому слову «Песней». Многие же считали поэму нагромождением мифов и откровенной лжи, состряпанным, чтобы придать некую загадочность гнусной войне и всеобщему смятению, которые ныне известны как Падение. – Честно говоря, никогда об этом не думал. А что, есть какая-то разница?

Старик будто поперхнулся. В следующий миг я сообразил, что он всего-навсего рассмеялся.

– Вообще-то нет. Слушай внимательно, я изложу тебе суть поручения. Когда я говорю, мои силы тают быстрее, поэтому не перебивай меня вопросами. – Он моргнул, указал на кресло, покрытое белой простыней. – Садись.

Я покачал головой и остался стоять, где стоял.

– Как хочешь. История начинается двести семьдесят с лишним лет назад, во время Падения. В «Песнях» говорится о паломниках. Среди них была женщина, Ламия Брон, моя хорошая знакомая. После Падения, после того как погибла Гегемония и открылись Гробницы Времени, Ламия Брон родила дочь, которую назвали Дианой. Однако малышке это имя не понравилось, и она сменила его, едва научившись говорить. Сначала стала Синтией, потом Кейт – уменьшительное от Гекаты, а затем, когда ей исполнилось двенадцать, заявила, что отныне все вокруг должны называть ее Темис. Когда мы виделись в последний раз, она величала себя Энеей. – Старик, прищурясь, поглядел на меня. – Имена чрезвычайно важны, постарайся это понять. Если бы Рауль Эндимион не получил фамилию по городу, который, в свою очередь, позаимствовал имя из древней поэмы, вполне возможно, он не привлек бы моего внимания и сейчас был бы мертв. Твоей плотью кормились бы кольчатые черви Великого Южного моря. Усвоил?

– Нет.

Старик покачал головой:

– Ничего страшного. На чем я остановился?

– Когда вы в последний раз виделись с девочкой, ее звали Энея.

– Правильно. – Старик снова прикрыл глаза. – Она была не то чтобы привлекательной, однако в ней чувствовалось нечто особенное. Это ощущал всякий, кого сводила с Энеей жизнь. Не испорченная, не избалованная, несмотря на чехарду с именами, а просто другая. – Он улыбнулся, обнажив розовые десны. – Скажи, Рауль Эндимион, ты встречал не таких, как все?

– Нет, – ответил я, лишь слегка погрешив против истины. Не таким, как все, был этот старик, но я знал, что он спрашивает о другом.

– Мать Кейт, то бишь Энеи, знала, что она особенная. По правде сказать, Ламия Брон знала о том еще до рождения ребенка… – Старик неожиданно замолчал, открыл глаза и уставился на меня. – Тебе знакома эта часть «Песней»?

– Да. Кибрид предсказал, что женщина по имени Ламия родит ребенка, а ребенок впоследствии станет Той-Кто-Учит.

– Дурацкое прозвище! – На мгновение мне показалось, что старик готов сплюнуть от отвращения. – Когда мы с Энеей общались, никто ее так не называл. Она была ребенком необычайно талантливым и своевольным, но не более того. Всякие «особенности» присутствовали только в потенциале. Но потом… – Его глаза будто подернулись поволокой. Похоже, он потерял нить разговора. Я терпеливо ждал. – Но потом умерла Ламия Брон, – произнес старик несколько минут спустя неожиданно окрепшим голосом. – А Энея исчезла. Я официально считался ее опекуном, поскольку ей было всего двенадцать, однако она исчезла без моего разрешения. Исчезла без следа, и больше я о ней не слышал.

В рассказе вновь возникла пауза, словно старик был не человеком, а машиной, которую время от времени требовалось заводить заново.

– На чем я остановился? – спросил он.

– На том, что Энея исчезла без следа.

– Точно. Весточек от нее я не получал, однако мне известно, куда она отправилась и где появится снова. К Гробницам Времени нынче не подобраться, их стерегут войска Ордена, но помнишь ли ты названия и предназначение Гробниц?

Я фыркнул, вспомнив, как натаскивала меня бабушка. Помнится, она казалась мне древней старухой. Но по сравнению с этой уродливой карикатурой на человеческое существо она выглядела сущим младенцем.