– Вы ведь не боитесь смерти, ваше преосвященство? – повернулся он к кардиналу. – Ведь ради этого-то вы и прибыли – чтобы продемонстрировать нам чудо христианского воскресения, не так ли?

– Не только ради этого, Ваше Святейшество, – ласково проговорил кардинал. – Прежде всего мы прибыли поделиться благой вестью о Христе с теми, кто пожелает слушать, а также наладить торговые отношения с вашей прекрасной планетой. – Кардинал улыбнулся. – И хотя Господь даровал нам крест и таинство воскресения, Ваше Святейшество, остается удручающая необходимость получить для совершения таинства частицу тела или крестоформа. Насколько я понял, из вашего моря туч не возвращается никто?

– Никто, – подтвердил далай-лама с лучезарной улыбкой.

– Тогда, пожалуй, – кардинал развел руками, – мы ограничимся посещением Храма-Парящего-в-Воздухе и прочих доступных мест.

Нависло молчание, и я снова бросил взгляд на Энею, полагая, что нас вот-вот отпустят, и гадая, как нам подадут знак и будет ли нас сопровождать министр двора, а по спине у меня бежали мурашки от устремленного на Энею голодного взгляда чудовищной твари. Внезапно молчание нарушил архиепископ Брек.

– Знаете ли, мы с его высочеством регентом Токра обсуждали, – сообщил он, будто прося рассудить спор, – как удивительно сходны наше чудо воскресения и вековечная вера буддистов в перевоплощение.

– А-а-а, – протянул мальчишка на золотом троне, просветлев, словно разговор наконец-то затронул интересную тему, – вот только не все буддисты верят в перевоплощение. Даже до переселения на Тянь-Шань и великих перемен в мировоззрении, не все буддистские секты принимали концепцию переселения душ. Нам доподлинно известно, что Будда отказывался обсуждать с учениками возможность жизни после смерти. «Подобные вопросы, – говорил он, – не имеют отношения к Пути и не могут получить ответа в тесных пределах человеческого существования». Видите ли, господа, в буддизме почти все можно исследовать, постигнуть и использовать для достижения просветления, не опускаясь до сверхъестественного.

Архиепископ пришел в замешательство, но кардинал Мустафа поспешно вступил в разговор:

– Разве не сказал ваш Будда, а я полагаю, что эти слова записаны в одной из ваших священных книг, Ваше Святейшество, и поправьте меня тотчас же, если я заблуждаюсь: «Есть нерожденное, невозникшее, несотворенное и несложенное; не будь их, не было бы спасения от мира рожденного, возникшего, сотворенного и сложенного».

Улыбка юноши даже не дрогнула.

– Да, он действительно сказал так, ваше преосвященство. Очень хорошо. Но разве не существует в нашей физической Вселенной элементов – пока что не постигнутых до конца, – подчиняющихся законам физики и подпадающих под определение нерожденного, невозникшего, несотворенного и несложенного?

– Насколько мне известно, нет, Ваше Святейшество, – довольно любезно отозвался кардинал Мустафа. – Но я не ученый. Я всего лишь бедный священник.

Несмотря на эти дипломатические экивоки, подросток на троне явно намеревался и дальше развивать эту тему.

– Как мы уже упоминали, кардинал Мустафа, буддизм на этой горной планете развивался, и теперь несколько иной, чем был на момент нашей высадки здесь. Теперь преобладает дух дзен-буддизма. А один из великих мастеров дзен-буддизма Старой Земли, поэт Уильям Блейк, некогда сказал: «Вечность влюблена в порождения времени».

На губах кардинала Мустафы застыла вежливая улыбка – свидетельство его непонимания.

Далай-лама больше не улыбался. Лицо его стало серьезно-доброжелательным.

– Не кажется ли вам, что месье Блейк хотел сказать, что время без конца ничего не стоит, кардинал Мустафа? Что любое существо, свободное от смерти – даже Бог, – могло бы позавидовать детям быстротечного времени?

Кардинал кивнул, но не в знак согласия.

– Ваше Святейшество, я не представляю, как может Бог завидовать несчастным смертным. Господь не способен завидовать.

Далай-лама удивленно поднял брови.

– Разве ваш христианский Бог по определению не всемогущ? Тогда он, она, оно наверняка должен обладать и этой способностью – способностью завидовать.

– Ах, это парадокс для детишек, Ваше Святейшество. Признаюсь, я не знаток логической апологетики или метафизики. Но как князь Церкви Христовой я знаю из катехизиса и чувствую душой, что Бог не способен завидовать… особенно своим несовершенным творениям.

– Несовершенным? – переспросил юноша.

– Человечество несовершенно в силу своей предрасположенности к греху, – снисходительно улыбнулся кардинал Мустафа. – Господь наш не способен завидовать способности грешить.

Далай-лама медленно склонил голову.

– Один из наших учителей дзена, Иккью, некогда написал об этом стихотворение:

Кардинал Мустафа долго молчал и, не дождавшись продолжения, поинтересовался: