Шрифт:
Отец велит нам всем взяться за руки.
– Аллах велик, – говорит он, и мы повторяем:
– Аллах велик.
Даже я знаю, что «ислам» означает покорность милосердной воле Аллаха.
В последнюю секунду я вижу угольки в небе – это корабли неверных высоко-высоко в зените плывут с востока на запад.
– Аллах велик! – кричит отец.
Я слышу выстрелы.
– Энея, я не понимаю, что это значит.
– Рауль, они не значат, они существуют.
– Они истинны?
– Истинны, как любое воспоминание, любимый.
– Но как? Я слышу голоса… так много голосов… и как только я… сознанием касаюсь одного из них… они ярче и отчетливее, чем мои собственные воспоминания.
– И все-таки это воспоминания, любимый.
– Умерших…
– Эти – да.
– Изучение их языка…
– Мы должны учить их языки во многих смыслах, Рауль. Их настоящие языки… английский, идиш, польский, фарси, тамильский, греческий, китайский… но еще и язык их сердец. Душу их памяти.
– А эти призраки говорят, Энея?
– Они не призраки, любимый. Смерть – окончательна. Душа – уникальная комбинация воспоминаний и личности, которую мы проносим через жизнь… когда жизнь уходит, душа умирает тоже. Остается лишь то, что мы оставили в памяти тех, кто любил нас.
– И эти воспоминания…
– Резонируют в Связующей Бездне.
– Как? Все эти миллиарды жизней…
– И тысячи рас, и миллиарды лет, любимый. В ней – осколки воспоминаний твоей мамы… и моей… и жизненные впечатления существ, невероятно отдаленных от нас в пространстве и времени.
– А я могу прикоснуться и к ним, Энея?
– Наверное. Сможешь со временем и с опытом. Чтобы понять их, у меня ушли годы. Трудно постичь даже чувственное восприятие существ, пошедших по иному пути развития, не говоря уж об их мыслях, воспоминаниях и эмоциях.
– Но ты сумела?
– А я старалась.
– Они отличаются от нас, как сенешаи или акератели?
– Куда больше, Рауль. Сенешаи целые поколения скрытножили на Хевроне бок о бок с людьми. А ведь они эмпаты, эмоции – первооснова их языка. Акератели чрезвычайно отличаются от нас, но довольно схожи с индивидуумами Центра, которых навещал мой отец.
– У меня голова болит, детка. Ты не поможешь мне избавиться от этих голосов и образов?
– Я помогу тебе сделать их тише, любимый. Избавиться от них ты уже не сможешь никогда. Это благословение и проклятие причастия моей кровью. Но прежде чем я покажу тебе, как сделать их тише, послушай еще пару минут. Уже почти рассвело.
Меня зовут Ленар Хойт, я священник, но сейчас я Папа Урбан Шестнадцатый и служу мессу по случаю воскрешения Джона Доменико кардинала Мустафы в соборе Святого Петра для пятисот избранных христиан.
Стоя у алтаря и простирая руки, я произношу Молитву верных:
Богу Отцу Всемогущему,Воскресившему из мертвых Христа,Сына Своего,о спасении живых и мертвыхс верою помолимся.Кардинал Лурдзамийский, который прислуживает мне на мессе в качестве дьякона, подхватывает:
Дабы возвратил Он в общение верныхусопшего кардинала Джона Доменико Мустафу,получившего в крещении семя вечной жизни,Господу помолимся.Дабы он, исполнявший священное служениев Церкви,Снова смог служить Господу в своейобновленной жизни,Господу помолимся.Дабы душам братьев, друзейи благотворителей нашихсподобиться награды за труды их,Господу помолимся.Дабы всех усопших в надежде воскресенияОн принял в свет лица СвоегоИ даровал им воскресение,дабы они и далее служили Ему,Господу помолимся.Дабы братьям и сестрам нашим,Находящимся теперь в скорбии терпящим бедствия от безбожников,Он помогал и милостиво утешал,Господу помолимся.Дабы всех здесь собравшихсяв вере и благочестииОн собрал в преславное Свое царствои даровал им воскресение,Господу помолимся.Сейчас, когда хор поет песнь оффертория и все собравшиеся преклонили колени, в звенящем молчании ожидая пресуществления, я возношу святые дары со словами:
– Прими, Господи, эти дары, которые мы приносим Тебе за раба Твоего кардинала Джона Доменико Мустафу; Ты даровал ему высокий духовный сан в этом мире, благоволи принять его в общение святых Твоих, милостиво прими его в Царствие Твое и даруй ему Воскресение.
Через Христа, Господа нашего.
Собравшиеся отвечают:
– Аминь.