Пока Федул ходил к реке за вёдрами, его жена и её сын успели проснуться.

– Мать, чего это со мной?

– А что?

– Ног не чувствую.

– А ты потри их: затекли, наверное. У меня так бывает. Кровь застоялась.

Сын в плач. Воет и слёзы по щекам размазывает.

А у женщины голова гудит и тошнит её. Верные признаки сотрясения мозга. Беда. Но, как говорится: пришла беда – отворяй ворота.

Уходя из дома, Федул искурил самокрутку. И все бы было ничего, но газета, из которой он её скрутил, иссохла так, что ломалась. Покурил и по давней привычке не выбросил окурок в ведро или хотя бы в окно, а положил на подоконник у занавески. Она тоже солнцем выжжена. Тлел, тлел окурок и поджог ткань, а она уж вспыхнула.

Пожар в деревне издревле страшнее Мамаевого нашествия. Тут пожарных нет. Народ из села уехал утром на покос, остались старики и дети малые.

Как раз к тому часу, как мать и сын очухались, окурок-то и запалил занавеску.

– Сева! – кричит Парасковья, – горим. Бежать надо, а не то заживо сгорим.

– Батя прав, дура ты мамаша.

– Твой батя неделя как уж в лесу болтается. А тот, которого ты отцом называешь, нас и подпалил.

– Идти не могу. Сгорю же.

А огонь разгорается, он уже лижет дерево. А оно сухое, лето вёдренное, вот все и высохло.

Соседка, что с курами, как мы знаем в это время выходит из кустов, а другая спит без задних ног. Другие сельчане в селе остались далече, и пока о начавшемся пожаре не знают.

Так и выходит – спасайтесь, граждане сами.

С гудящей головой Парасковья встает и делает единственно верное: она плескает из бадьи водой на огонь. Мал и слаб он, потому этого хватило, чтоб он потух.

Пар с дымом наполняют избу, не продохнуть. Тут женщина поступает неверно. Она распахивает окно. Чистый воздух, богато обогащенный кислородом, вливается в избу и огонь, затухавший уже, вспыхивает. Воды больше нет и нечем его залить.

Парасковья выбегает во двор и кричит что есть силы.

– Горим!

Но кто услышит? Три их избы стоят на отшибе, вплотную к лесу. Если только зверье в лесу. Не одни звери услышали крик Парасковьи, отец Федула как раз подходил к опушке, откуда видна изба.

– Парасковья вроде орёт.

Прислушался промысловик и сел на пенёк. Закурил. Последний табак вытряс из кисета.

– Кричит Парасковья, а дыма нет. Опять сучка самогонки напилась до чёртиков.

Тяжелый короб стоит поодаль. Он полон лесного трофея. Будет чем зимой отпоить хворых.

А Парасковья все блажит. А дыма-то нет. А народ все также безмолвствует.

Оно все логично. Парасковья по своей природе блажиха. Народ в селе ей не верит. Свекор тем более. Тем более дыма-то нет.

А почему дыма нет? А все просто: занавеска сгорела, а маренная сосна так просто не поддается. Тем более что Парасковья воды плеснула полный ушат.

Сорвав горло, женщина уселась на завалинку. Отдышалась, огляделась, а дыма-то нет. Догорела занавеска и дым выветрился в открытое окно.

Сидит женщина, ушибленная головой, покачиваясь телом и тихо-тихо подвывает.

– У-у-у. Будь она проклята эта жизнь. У-у-у, чтоб вы все подохли.

Кому она желает смерти, Парасковья не уточняет.

А свекор к тому часу, накурившись до того, что дым из ушей мог попереть, подхватил короб и пошагал в село.

Шел не спеша, но пришёл вовремя: Парасковья как раз собралась вернуться в избу.

– Чего блажила-то, невестушка?

До сих пор свекор помнит шелк кожи молодой невестки, что отдалась отцу мужа беспрекословно и даже с большим удовольствием.

– Али кто насильничает над тобой? Так ты не сопротивляйся, прими, как дар Божий.

– Стар стал уже, а ума не нажил. Все об одном.

– Так оно же соль земли. Если бы не это, то что бы с нами, людишками, стало бы. Вымерли бы.

А Федул в этот час продолжал лупить Федору. А как иначе, если она такое сказала: тебе не с женщиной трахаться, а с козой.

Она выворачивается, пытаясь увернуться, и это распаляет мужика ещё пуще.

В медицине есть несколько понятий агрессии. Все перечислять мы не станем, нам кажется, что Федул проявляет один из наиболее распространенных типов агрессии – сексуальной. Корни её в детстве. Да черт с ними!

Федорино лицо опухает, глаза затекли, волосы растрепались. Страшный вид.

Как бы нам сладко не пели женщины – женщина всегда провоцирует интересного ей мужчину на агрессию. Часто – неосознанно. Откуда у Федоры сейчас сознание? Если бы Федул никак не отреагировал на слова Федоры, она бы перестала воспринимать его как сексуально привлекательный объект.

Но вот кулаки Федула заболели, а кое-что другое пришло в состояние, пригодное для забивания гвоздей. И опять всполошились птицы, и пастух, далеко не отогнавший стадо, костит греховодников.