Миновав несколько каменных пролетов, троица очутилась в тесном переулке и уперлась в неприступную черную стену, на самом верху которой темнела некая закругленная металлическая штуковина.

– Мы что, ради этого пришли? – разочарованно протянул Даэман. – Здесь же тупик!

– Имей терпение. – Сейви прищурилась на закат. – Сегодня Тиша бе-Ав, как и в день Финального факса.

– Тиша бе-Ав? – повторил Харман, всем своим тоном показывая отвращение к назойливой абракадабре.

– Девятого числа месяца ава, – торжественно изрекла еврейка, – были разрушены оба Храма: сначала Первый, а спустя века и Второй. Третий – нечестивый – возведен войниксами в тот же горький день. – Старуха ткнула пальцем в сторону черного купола на стене. – Думаю, скорбная дата не случайно совпадает с Финальным факсом…

Внезапный грохот заставил мужчин содрогнуться и отпрянуть назад. У Даэмана застучали зубы. В ноздри ударил запах озона. Воздух наполнили разряды электричества, так что волосы путешественников поднялись дыбом и заколыхались на ветру подобно морским водорослям. Стремительнее, чем полыхнула бы гроза, из-под купола с оглушительным шумом вырвался мощный столб чистого синего слепящего света. Прямой как стрела, он пронзил вечернее небо и ушел в черные глубины космоса, едва не задев экваториальное кольцо, продолжавшее плавное движение на восток.

Восемь марсианских дней и восемь марсианских ночей подряд пыльный ураган вздымал десятиметровые валы, выл в корабельной оснастке и относил крохотную фелюгу и ее команду, включая двух моравеков, все дальше к подветренному берегу – навстречу гибели.

Маленькие человечки проявили себя опытными, отважными мореплавателями. Однако, на беду, пыльные тучи полностью затмевали солнце, и теперь зеленые существа покорно проводили в спячке не только ночные, но и большую часть дневных часов. Когда молчаливые создания укладывались в темные ниши, дабы их не смыло за борт, Манмуту чудилось, будто он угодил на корабль мертвецов, наподобие того, что был описан в «Дракуле» Брема Стокера.

Паруса фелюги, сшитые из невесомого сверхпрочного полимера, могли выдержать многое, но свирепые вихри с юго-востока и пригоршни гравия с песком растерзали крепчайшую ткань в клочья. Находиться на палубе стало небезопасно, и, улучив солнечную минуту, МЗЧ помогли европейцу прорезать в полу отверстие и опустить товарища в специальное укрытие из досок и брезента, подальше от шквального ветра. Манмуту страшно досаждали песчинки и мелкие камешки, они забивались в его суставы, скрежетали, мешали передвигаться. Поэтому теперь и он старался не проводить столько времени вместе с командой – при всяком удобном случае наведывался к товарищу, а заодно проверял, хорошо ли тот закреплен, не развязались ли канаты. Несчастную фелюгу кренило то вправо, то влево; соленая вода, окрашенная рдяным песком в цвет крови, искала каждую щелочку, чтобы пробиться внутрь. Едва успев пробудиться, зеленые матросы кидались к ручным помпам, дабы осушить днище и нижние палубы. Нескончаемыми ночами европеец трудился в одиночку.

Иногда матросам удавалось обратить злобный ураган в свою пользу, хотя паруса, оснастка и якорная цепь истрепались до предела. Легкая фелюга, у носа которой по-прежнему грохотали ожесточенные волны, всеми силами стремилась прочь от северного берега с его грозными утесами. Где-то справа по борту маячил грандиозный затопленный каньон ущелья Кандор.

Но вот буря расходилась не на шутку, небеса покрылись непроглядной мглой, воздух переполнили пыль и красный песок, молчаливые существа забились на нижнюю палубу и впали в кому, и обе якорные цепи – кормовая и носовая – порвались разом. Электростатические разряды атмосферы угрожали вывести приемник навигационной системы Манмута из строя, а между тем вот уже двое суток моравек не видел даже отблеска звезды или солнца. Так что ужасные скалы могли оказаться хоть в получасе пути.

– Думаешь, мы утонем? – спросил Орфу на четвертый вечер светопреставления.

– Что ж, шансы хорошие, – откликнулся европеец, нарочно облекая истину в самые двусмысленные выражения.

– А ты умеешь плавать в шторм? – промолвил исполинский краб. Нимало не обманувшись, он справедливо принял слово «хорошие» за плохие новости для себя и друга.

– Н-не совсем. Разве что под водой.

– А вот я пойду ко дну, что твой топор. – Иониец тихо усмехнулся. – Какая, ты говорил, здесь глубина?

– Я не говорил.

– Ну так сейчас скажи.

Бывший хозяин подлодки проводил эхолокацию всего час назад.

– Километров семь будет.

– Не развалишься до дна?

– Почему? Я забирался и глубже. Для того и создан.

– А я развалюсь?

– Э-э-э… не знаю.

Манмут и впрямь не знал, хотя нетрудно было догадаться, что станет с моравеком, запрограммированным на полный вакуум, в условиях разрушительного морского давления. В лучшем случае через три километра товарищ превратится в помятую консервную банку. Если раньше не лопнет вообще.

– Может, все-таки прибьемся к берегу? – подал голос Орфу.

– Навряд ли. Скалы здесь, я видел, огромные и крутые, у подножия торчат гигантские острые камни, а волны сейчас, полагаю, метров под сто.

– Впечатляющая картинка. И что же, МЗЧ точно не доберутся до суши?

Европеец огляделся в полумраке трюма. Все до единого матросы забились в ниши, привязавшись ремнями для безопасности. Зеленые ручки и ножки этих безжизненных хлорофилловых кукол трепыхались при каждом сильном толчке и крене судна.