– Так, значит, Пруст? – вопросил он громадного ионийца по личному лучу.

– Эх, жаль, что мы не летим на Землю, дружище. Заскочили бы в Стратфорд-на-Эйвоне, купили бы по сувенирной кружечке…

Старая, изъезженная шутка в новых условиях неожиданно обрела прежний вкус. Манмут неловко попытался повторить смех товарища; в ответ Орфу загромыхал так, что его услышали в плотной атмосфере конференц-зала.

Ри По не улыбался. Ум каллистянина занимали подсчеты.

– Размах «ножниц» даст нам первоначальный разгон в две десятых скорости света, и даже после резкого торможения при влете в магнитное поле планеты мы все еще будем мчаться с быстротой в одну тысячную световой скорости, что составляет более трехсот километров в секунду. Чересчур быстро, даже при теперешнем далеком положении Марса. Хоть кто-нибудь задумывался о том, как нам сбавить ход по прибытии?

– Да, – откликнулся краб, оборвав смех. – Мы работали над этим.

После тридцати юпитерианских лет, проведенных на Европе, Манмуту оказалось не с кем попрощаться в этих краях. Уртцвайль, его прежний партнер по исследованиям, встретил свой последний час в сомкнувшемся разводье у кратера Пвилл пятнадцать лет назад; с тех пор моравек не сближался ни с единым мыслящим существом.

Спустя шестнадцать часов после конференции по приказанию Централа Хаоса Конамара «Смуглую леди» извлекли из-подо льдов и запустили на орбиту, где моравеки интенсивного использования, возглавляемые Орфу, запрятали подлодку в недра корабля. При помощи древних межспутниковых тяговых устройств все вместе переправили на Ио. Участники полета некоторое время посовещались, как им окрестить космическую посудину, однако фантазия оставила их, задор быстро остыл, и с той минуты новое место обитания звали просто «корабль».

Подобно большинству своих «собратьев» (а история космического кораблестроения моравеков насчитывала тысячу лет), стопятидесятиметровое судно не отличалось особенной элегантностью, хотя и несколько выделялось среди прочих – прежде всего блестящим сердечником магнитного диполя и щегольскими выдвижными отражателями. В шишковатом носу размещались четыре термоядерных двигателя и пять антенн уловителя Матолофф-Феннелли. Ни уловитель, ни парус не потребуются до самого конца путешествия, да и термоядерные двигатели не имели ничего общего с фазой взлета.

Манмут остался внутри «Смуглой леди», заполненной гелем; Корос III и Ри По заняли головной модуль управления, немедленно прозванный «капитанским мостиком». Предполагалось, что на время полета каллистянин возьмет на себя вопросы навигации, а моравек с Ганимеда сохранит номинальную должность руководителя. Последний собирался переместиться в подлодку (очищенную от геля) сразу перед тем, как упасть в марсианский океан. А уж там хозяин «Смуглой леди» сыграет роль таксиста и доставит Короса III к месту высадки, которое тот выберет для наземного наблюдения. Руководитель получил отдельные указания, не касающиеся простого «шофера».

Орфу самоинсталлировался в собственную «колыбель» на внешнем корпусе корабля, между торами соленоидов и распорками для парусных канатов. С мостиком и подлодкой ионийца соединяли всевозможные лучи коммуникации. Разговоры, не касающиеся технических подробностей полета, гигантский краб вел со своим давним собеседником.

– Между прочим, дружище, меня по-прежнему интересует твоя теория о драматическом построении цикла сонетов. Надеюсь, мы продержимся достаточно долго и ты успеешь разобрать как можно больше.

– Но Пруст! – застонал Манмут. – Зачем? Разве нельзя было без остатка посвятить свое существование творчеству Шекспира?

– Пожалуй, Пруст – главный и лучший исследователь времени, памяти и восприятия.

Европеец ответил неопределенным звуком, смахивающим на статические помехи.

Задетый за живое Орфу снова разразился громыханием.

– Жду не дождусь, друг мой Манмут, когда смогу убедить тебя: получать наслаждение и учиться можно у обоих.

По общей связи пришло послание Короса III:

– Просьба всем подключиться к визуальной линии. Приближается плазменный тор.

Манмут подчинился. Обычно он предпочитал наблюдать за внешними событиями через объективы товарища, однако на сей раз носовые камеры корабля давали более интересную картину, к тому же не обязательно в видимой части спектра.

Космическое судно приближалось к огромному, испещренному желтыми и алыми пятнами лику Ио, намереваясь миновать северный полюс и угодить в трубу потока Ио—Юпитер. После взлета Орфу и Ри По снабдили товарищей уместной информацией о данном участке космоса. Созданный на Европе Манмут привык сосредоточиваться в первую очередь на показаниях сонаров и кое-каких визуальных датчиков, ориентируясь в непроглядной пучине. Однако теперь он воспринимал магнитосферу планеты во всем ее многообразном грохоте. Настроив зрение на дециметровые радиошироты, моравек рассмотрел впереди плазменный тор и под прямым углом к нему – широкие рога трубы потока, протянувшиеся к северному и южному полюсам Юпитера. Далеко за спутниками планеты и ее магнитопаузой турбулентность головной ударной волны грохотала, будто громадные белые валы, налетающие на подводный риф, а еще дальше, в кромешной магнитной тьме, ленгмюровские волны пели свою вечную песню. В наушниках пощелкивали акустические волны ионов, проделавших долгий путь от Солнца; само же оно казалось не более чем очень яркой звездой над Юпитером.