Шрифт:
На этом история, собственно, и закончилась: слугу послали за ящиком вина, отпраздновали спасение и примирение.
И поутру смеялись, пилиВнизу, как прежде… а потом?..Потом?! что спрашивать? забыли,Как забывают обо всем:Лафа с Марисой разошелся;Князь мужика простил давноИ за разбитое окноС беззубой барыней расчелсяИ, от друзей досаду скрыв,Остался весел и счастлив.Князь Барятинский, много бедокуривший в молодые годы и даже удостоившийся порицания императора, стал, однако, к старости благопристойным человеком – генерал-фельдмаршалом, генерал-адъютантом, членом Государственного совета. И когда Висковатов пришел к нему за воспоминаниями о Лермонтове, с отвращением ему сказал, что этот Лермонтов – самый безнравственный из известных ему людей и посредственный подражатель Байрона, и зачем вообще собирать материалы для биографии такой личности? Причину этой удивившей биографа ненависти тот понял, лишь прочитав поэму. Князь ничего не простил. И ничего не забыл.
Точно так же не забыл и не простил Лермонтову Дмитрий Бибиков – герой поэмы «Петергофский праздник», написанной с редким юмором и детализированным описанием праздничного Петергофа, где стоял эскадрон. Описание Петергофа (действительно живописное) процитировать можно, все остальное, по большей части, непечатно.
Кипит веселый Петергоф,Толпа по улицам пестреет,Печальный лагерь юнкеровПриметно тихнет и пустеет.Туман ложится по холмам,Окрестность сумраком одета —И вот к далеким небесам,Как долгохвостая комета,Летит сигнальная ракета.Волшебно озарился сад,Затейливо, разнообразно;Толпа валит вперед, назад,Толкается, зевает праздно.Узоры радужных огней,Дворец, жемчужные фонтаны,Жандармы, белые султаны,Корсеты дам, гербы ливрей,Колеты кирасир мучные,Лядунки, ментики златые,Купчих парчевые платки,Кинжалы, сабли, алебарды,С гнилыми фруктами лотки,Старухи, франты, казаки,Глупцов чиновных бакенбарды,Венгерки мелких штукарей…Толпы приезжих иноземцев,Татар, черкесов и армян,Французов тощих, толстых немцевИ долговязых англичан —В одну картину все сливалосьВ аллеях тесных и густыхИ сверху ярко освещалосьОгнями склянок расписных…Гурьбу товарищей покинув,У моста грустно он стоялИ, каску на глаза надвинув,Как юнкер истинный, мечтал…Мечтал он, само собой, о женщинах и жаловался сам себе на тяготы юнкерской жизни. И тут почувствовал, что его трогают за плечо. Оглянулся и увидал прекрасное создание – «в плаще и в шляпке голубой, маня улыбкой сладострастной», на него глядела молоденькая продажная девушка. Юнкер хотел ее схватить, она побежала, он ее догнал – дальше понятно. Когда все благополучно завершилось, между ними состоялся следующий разговор:
– Скажи мне, как тебя зовут? —«Маланьей». – Ну, прощай, Малаша. —«Куда ж?» – Да разве киснуть тут?Болтать не любит братья наша;Еще в лесу не ночевалНи разу я. – «Да разве даром?»Повесу обдало как варом…Он прочитал ей нотацию, а в ответ на обиды и угрозы поступил «как настоящий юнкер»:
И, приосанясь, рыцарь наш,Насупив брови, покосился,Под мышку молча взял палаш,Дал ей пощечину – и скрылся.Разумеется, после такой поэмы «рыцарское отношение» юнкера Бибикова к прекрасному полу стало притчей во языцех.
Однако Лермонтов смеялся не только над товарищами. Смеялся он и над собой. В поэме «Монго» вывел героями приключений себя и Алексея Столыпина – Маёшку и Монго, как их называли в школе. Красавец Столыпин был назван по имени своей собаки, а Лермонтов, особенно неказистый в холода, когда поверх гвардейской формы натягивал еще и шинеот, – по имени героя французских карикатур Майо, горбатого, но очень умного. Поэма «Монго» написана в 1836 году, то есть когда Лермонтов уже второй год как вышел из школы, и рассказывает о реальном приключении двух молодых офицеров во время летних маневров – ночном визите к хорошенькой актрисе, Екатерине Пименовой, находившейся на содержании богатого помещика из Казани (роль «помещика» исполнял казанский откупщик Моисеев).
Как-то ночью Монго решил соблазнить танцорку, Маёшка отговаривал, успеха не добился, и они вместе поскакали к ее дому.
Устали всадники. До ногОт головы покрыты прахом.Коней приезженных размахомОни любуются поройИ речь ведут между собой.«Монго, послушай – тут направо!Осталось только три версты».«Постой! уж эти мне мосты!Дрожат и смотрят так лукаво».«Вперед, Маёшка! только насИзмучит это приключенье,Ведь завтра в шесть часов ученье!«Нет, в семь! я сам читал приказ!Своего друга Столыпина Лермонтов обрисовал так:
Монго – повеса и корнет,Актрис коварных обожатель,Был молод сердцем и душой,Беспечно женским ласкам верилИ на аршин предлинный свойЛюдскую честь и совесть мерил.Породы английской он был —Флегматик с бурыми усами,Собак и портер он любил,Не занимался он чинами,Ходил немытый целый день,Носил фуражку набекрень;Имел он гадкую посадку:Неловко гнулся напередИ не тянул ноги он в пятку,Как должен каждый патриот.О себе сказал с неменьшим пренебрежением:
Маёшка был таких же правил:Он лень в закон себе поставил,Домой с дежурства уезжал,Хотя и дома был без дела;Порою рассуждал он смело,Но чаще он не рассуждал.Друзья привязали коней у дома актрисы, перелезли через забор и отправились на поиски пассии. Танцорка сидела у окна и размышляла, как славно удалось ей выбиться в люди из простонародья, вкусно и вволю есть и пить, и испытывала смертельную скуку.
Но тут в окно она взглянулаИ чуть не брякнулась со стула.Пред ней, как призрак роковой,С нагайкой, освещен луной,Готовый влезть почти в окошко,Стоит Монго, за ним Маёшка.«Что это значит, господа?И кто вас звал прийти сюда?Ворваться к девушке – бесчестно!..»«Нам, право, это очень лестно!»«Я вас прошу: подите прочь!»«Но где же проведем мы ночь?Мы мчались, выбились из силы…»«Вы неучи!» – «Вы очень милы!..»«Чего хотите вы теперь?Ей-богу, я не понимаю!»«Мы просим только чашку чаю!»«Панфишка! отвори им дверь!»