― Что? Да я два дня ходил вокруг тебя, ища совета, а ты все 'да' и 'нет', и то невпопад!

― Прости, все мысли были в Тай-Бреле. Я виновата. Ты прав.

Сагиня встала, подошла к открытом очагу посреди комнаты, сняла с треноги пузатый чайник. Воду следовало остудить, чтобы с паром из трав не ушел весь аромат. Джерра перелила кипяток в серебряный кувшинчик для охлаждения, а в глиняный чайничек сыпнула горсть смеси для чая. Сагиня хмурила лоб, бормотала что-то неодобрительное, и Сегред угрюмо следил за ней. Он еще и остался виноватым в том, что ждал, изводился от сомнений и не находил отзыва. Он вдруг заметил, что Джерра еще больше похудела за время отсутствия. Ее и так тонкие руки превратились в птичьи лапки, нос заострился, шерстяные рубаха и штаны, украшенные на вороте теплыми янтарными бусинами, утянуты были в складки поясом, чтобы не болтались. Сегред внутренне смягчился, прокашлялся, похвалил пироги и чай. Сагиня улыбнулась ему тонкими обветренными губами, спросила:

― Что еще сказал тебе пленс, прежде, чем ушел?

― Да хитрости всякие. Что в селении Родники, по четвертой развилке от тракта на Буэздан, живет какой-то табеллион, который может подтвердить, что Бран не убийца. Что, вроде как, бесовик какой-то хотел изничтожить всю его семью, а Бран всех спас. Еще говорил, что человек, который превратил его в пленса, якобы отобрал его тело для другого человека, а Бран был какой-то важной шишкой, и бесовики хотели его подчинить. А Бран, видя, что такое дело, сам уже решил тело бросить и идти на Ту сторону. Вранье все. Как такое возможно?

― Возможно, ― Джерра поджала губы. ― Повтори еще раз его слова о том бесовике.

Сегред повторил.

― Все сходится. Я же рассказывала тебе о тех, кто пересаживает пленсов в чужие тела. Зачем же ты меня так долго ждал? Почему не договорился с ним о встрече? Как теперь его найти?

― Он...он говорил, что будет приходить в тот храм, что там к нему возвращается память...Джерра, но я...

― За четверть сезона с отступником много чего произойти могло. Ты же истребитель, должен был определить, что он правду говорит. Как так, что не почувствовал?

Под строгим взглядом сагини Сегред неохотно признал:

― Я почувствовал...знаки были от Дома, но ведь эти твари такие хитрые...

― Дело не в тварях, ― Джерра покачала головой, ― в тебе. Чему я тебя всегда учила?

― Убивать бестий. Бить в живот и все такое.

― Сегред!

― Не понимаю, чего ты от меня хочешь! Я охотник. Охочусь, выслеживаю, убиваю. Я смотрел на него и каждую секунду думал, что, скольких людей он может убить, загрызть, разорвать.

― Я учила тебя слышать, ― наставница приблизилась, взяла лицо охотника в прохладные ладони. ― Сколько раз повторяла: когда истребитель убивает, он не наказывает, а освобождает.

― Значит, я плохой истребитель., ― Сегред вздохнул, но не вырвался, не уклонился от материнского прикосновения.

― Это значит, что что-то в тебе мешает видеть ясно. Когда в глазу соринка, разве увидишь всю картину? Не тащи за собой то, что случилось давным-давно. А боги, они ведь могут прийти под разными масками. Никогда не создавай никаких правил. Ждешь одного, получишь совсем другое. Значит, пойдешь в село к табеллиону, развеешь сомнения и руины посетишь, будешь ждать, пока пленс не придет. А если не придет, найдешь ферму Перепела и дознаешься, что там и как.

― Значит, пойду. Ты наставница, я ученик у тебя, пойду, куда скажешь, ― охотник хмыкнул, не удержался и попенял. ― Вот ты говоришь, что у меня соринка в глазу, а пес сказал, что чувство вины делает меня сострадательным.

― И он тоже прав...Вот видишь! Четыре храма, как ты мог не поверить такому мудрому...существу? ― Джерра всплеснула руками, глядя на Сегреда почти с жалостью, как на оплошавшего ребенка. ― Ох, если бы я была там с собой!

― Ну так не поздно еще, пойдем вместе, ― проворчал охотник. ― Закажу для тебя у скорняка бобровое одеяло. Будешь уху варить, пока я в снежку уши себе поотмораживаю.

― Сегред! ― Джерра не выдержала и рассмеялась, качая головой.

Конечно, в другой раз она бы с ним пошла, еще бы и подгоняла. А сейчас не пойдет - охотник слышал вчера, как она молится у домашнего алтаря Богини, чтобы Вечная защитила ее ребенка, ее дочь. (Джерра думала, что ученик об этом не знает, но он знал). Молится, набирается сил и решимости, а потом поедет куда-то на восток, где ее Ласточка, по какой-то неведомой Сегреду причине, живет отдельно от матери и, может, даже не знает о том, что та жива. Охотник никогда не спрашивал у наставницы, что оставила она за порогом пятихрамия, только понимал, что с грехами и ошибками покончила, иначе не сохранила бы дар сагини.

Сегред собрался и ушел на рассвете, Джерра благословила его, стоя босиком на мерзлой земле и держа его пальцы в своих. Оба с трудом представляли, что готовил им завтрашний день и встреча со странным 'преображенным', которой они так желали.

Хрустальная речка звенела под мостом. Огромный ворон сидел на ветви клена, стоящего на краю села. Ворон был пленсом, старым существом и с птичьей, и с человечьей точки зрения, давно растерявшим большую часть людского сознания. Сегред был еще ребенком, когда охотники ранили 'преображенного', шпиона бесовиков, а толкователи выходили, оставив пленса в теле птицы. Ворон уже и тогда, много лет назад, мало понимал в суете людской, поэтому с полным безразличием остался в охотничьем поселке, по привычке продолжая нести свою службу наблюдателя и охранника. Поселковые кормили его мясом и рыбой. Случись чужаку забрести к границам, Коврах поднял бы крик, к которому по неизменному птичьему сговору присоединились бы все окрестные вороны. Каким-то образом 'преображенный' отличал обитателей Даринниц от пришлых людей, не очень, правда, жалуя купцов, пугая их хриплыми криками и навязчивым вниманием, но когда Сегред первый раз привез в поселок Джерру, ворон лишь поглядел на нее багровым глазом и будто бы кивнул.