— Да. Безусловно.

— А не погибнуть героической и бессмысленной смертью,— заключил Хуан.

— С другой стороны,— внезапно сказал Марк,— ты планировал свое спасение загодя. Специально готовил записи, выбирал знаменитостей, которых хотел взять...

Войтленд нахмурился.

— Что ты этим...

— Словно давно принял решение броситься наутек при первых признаках опасности,— продолжила Линке.

— Их слова не лишены смысла,— сказал отец.— Одно дело — разумная самозащита, и совсем другое — неумеренная забота о собственном благополучии.

— Я не хочу сказать, что тебе следовало остаться и погибнуть,— промолвила Лидия,— Я такого никогда не скажу. Но все равно...

— Погодите! — возмутился Войтленд. Кубики неожиданно оборачивались против него.— Что вы несете?!

— Ну и уж из чисто спортивного интереса...— продолжал Хуан.— Если бы стало известно, как заблаговременно ты готовил путь к спасению, с какими удобствами ты направляешься в изгнание...

— Вы должны помогать мне! — закричал Войтленд.— К чему все это? Чего вы хотите добиться?

— Ты знаешь, что мы любим тебя,— сказала Лидия.

— Нам больно видеть твое заблуждение,— произнесла Линке.

— Разве ты не собирался бежать? — спросил Марк.

— Перестаньте! Остановитесь!

— Исключительно из спортивного интереса...

Войтленд кинулся в рубку и вытащил кубик Хуана.

— Мы пытаемся объяснить тебе, дорогой...

Он вытащил куб Лидии, куб Марка, куб Линке, куб отца. На корабле воцарилась тишина.

Войтленд скорчился, задыхаясь, и ждал, пока утихнет раскалывающий голову крик.

Через час, взяв себя в руки, он включил передатчик и настроился на частоту, которую могло бы использовать подполье. Раздался шорох, потрескивание, затем настороженный голос произнес:

— Четыре девять восемь три, принимаем ваш сигнал. Кто вы?

— Войтленд. Президент Войтленд. Я хочу говорить с Хуаном. Вызовите мне Хуана.

— Подождите.

Войтленд ждал. Пощелкивания, гудение, треск.

— Вы слушаете? — раздался голос.— Мы вызвали его. Но говорите быстро. Ему некогда.

— Ну, кто это? — Голос Хуана.

— Том. Том Войтленд, Хуан!

— Это в самом деле ты? — Холодно, за тысячи парсеков, из другой вселенной.— Наслаждаешься путешествием, Том?

— Я должен был связаться с тобой. Узнать... узнать, как дела, что с нашими. Как Марк, Лидия, ты...

— Марка нет — убит при попытке застрелить Макаллистера. Лидия и Линке в тюрьме. Большинство других мертвы. Нас не больше десятка, мы обложены. Разумеется, остался ты.

— Да.

— Сволочь,— тихо проговорил Хуан.— Подлая сволочь. Мы приняли на себя огонь, а ты забрался в корабль и улетел.

— Меня бы тоже убили, Хуан. За мной гнались. Я едва ушел.

— Ты должен был остаться.

— Нет. Нет. Ты говорил другое! Ты говорил, что я прав, что я послужу символом борьбы, воодушевляя...

— Я это говорил?!

— Да! — настаивал Войтленд.— Вернее, твой кубик.

— Убирайся к черту,— сказал Хуан.— Полоумный мерзавец.

— Твоя матрица. Мы обсуждали... ты объяснял...

— Ты сошел с ума? Твои кубики запрограммированы говорить то, что ты хочешь услышать. Если хочешь, убегая, чувствовать себя героем, они докажут тебе, что ты герой.

— Но я... ты...

— Приятного полета, Том.

— Я не мог остаться на верную смерть! Какая была бы от этого польза? Хуан, помоги мне! Что мне теперь делать?

— Меня совершенно не интересует, что ты будешь делать. Обратись за помощью к своим кубикам. Прощай, Том.

— Хуан...

Связь оборвалась.

Войтленд долго сидел не шевелясь. Вот оно что. Кубики запрограммированы говорить то, что ты хочешь услышать. Если хочешь, убегая, чувствовать себя героем, они докажут тебе, что ты герой. А если хочешь чувствовать себя злодеем? И это докажут. Они готовы на все, что тебе нужно.

Он вставил в паз Гёте.

— Поведай мне о мученичестве.

Гете сказал:

— В нем есть соблазнительные стороны. Можно погрязть в грехах, зачерстветь от бездушия, а потом в одной огненной вспышке жертвоприношения навеки прославить свое имя.

Он вставил в паз Хуана.

— Расскажи мне о моральном значении гибели при исполнении долга.

— Это может превратить заурядного политического деятеля в выдающуюся историческую личность,— сказал Хуан.

Он вставил в паз Марка.