– Он у нас сам себя на ночь запечатывает, – перебарывая крепчавший ветер, крикнул Рындин в самое ухо Лопатину. – А вы хотите, чтоб он заранее всю подноготную! Тем более вы, оказывается, беспартийный. А почему вы беспартийный? Можете мне объяснить без разных ваших интеллигентских штучек? Как-никак на диверсию идем.

– А чего вы ко мне пристали? – сказал Лопатин. – Когда будете мне рекомендацию писать, тогда и расскажу без интеллигентских штучек. А пока – обойдетесь.

Рындин расхохотался. Он любил, когда ему давали отпор. Не обиделся и сейчас.

– Вижу, вы в хорошем настроении, – с удовольствием глядя на его веселую круглую рожу, сказал Лопатин, вернее, крикнул.

Ветер был такой, что не кричать было нельзя.

– В замечательном, – весело заорал Рындин и попробовал заголосить одну из своих фальшивых арий, но волна влепила ему в открытый рот пол-литра воды, и он долго отплевывался, хохоча и ругаясь. Потом перегнулся над поручнем и хрипло, так, что Лопатин еле расслышал, сказал: – Ступайте в кубрик. Сейчас будет паршивая картина.

Лопатин не сразу понял, почему он должен уходить.

– Идите от меня к черту. Совесть у вас есть? – крикнул Рындин и сломался пополам над поручнем. Его рвало.

Лопатин спустился в кубрик морского охотника, до отказа забитый людьми.

Когда в такой тесный кораблик влезает сверх комплекта еще двадцать человек, как их ни рассовывай, ступить все равно некуда.

Иноземцев сидел на краешке скамейки, держа на коленях маленькую походную доску с втыкающимися фигурками, и сам с собой играл в шахматы. Лопатин уже не раз видел до этого Иноземцева, но все никак не мог привыкнуть к его лицу: месяц назад ему в рукопашной схватке прострелили из парабеллума нос. Пуля прошла навылет, и по сторонам носа у него было два темных круглых пятна.

Разведчики потеснились и очистили Лопатину место рядом с капитан-лейтенантом.

– Как там майор береговой службы? – спросил Иноземцев, подняв на Лопатина свои глубокие угрюмые глаза. – Уже травит или пока обошлось?

Он, как успел заметить Лопатин, недолюбливал Рындина, а сегодня вдобавок был недоволен, что тот – уже одной ногой в Москве – навязался идти в операцию.

Рындин, хотя и любил говорить о себе, что он моряк, на самом деле никогда не принадлежал к плавсоставу и бессильно злился, когда Иноземцев, подчеркивая это, называл его по всей форме – товарищ майор береговой службы.

Иноземцев, наоборот, как Лопатин узнал не от него, а от других, всегда плавал. А в разведку попал три месяца назад. Его подводную лодку в первые дни войны забросали глубинными бомбами, и он, единственный из всего экипажа, вернулся с того света и месяц лежал в госпитале, синий, как покойник. Новой лодки ему не дали – не было, и он пошел в морскую разведку, специализируясь на диверсиях и проводя их одну за другой с жестокостью, редкой даже среди разведчиков. На этой почве они, кажется, впервые и схлестнулись с Рындиным во время одной из операций – брать или не брать с собой пленных? Иноземцев командовал этой диверсионной группой, но Рындин был старшим, и последнее слово осталось за ним. С тех пор Иноземцев не любил ходить с ним в операции. Так говорили Лопатину, и это было похоже на правду.

– Как, сыграем? – спросил Лопатин.

– Не хочу. Скучно! – сказал Иноземцев. – Все равно выиграете. Думаете, я забыл, как вы меня шесть раз обставили в первый день знакомства?

– А я дам вам фору.

– А я фору не возьму у самого господа бога, – сказал Иноземцев и вдруг спросил: – Не укачиваетесь?

– Пока что нет, – сказал Лопатин, не став добавлять, что за свою жизнь довольно много плавал, в том числе и здесь, на севере.

– Рындина, если больше трех баллов, выворачивает, как барышню, – сказал Иноземцев. – Будь я на его месте, давно бы не выдержал, пошел в пехоту.

– Вот он и пошел, – пошутил Лопатин.

Но Иноземцев шутки не принял:

– Откуда вы взяли? Вовсе он не поэтому!

Оказывается, капитан-лейтенант Иноземцев был справедлив.

Справедливость начинается с готовности отдать должное тем, кого не любим.

– А вы чего пошли с нами? – спросил он Лопатина, после того как новая волна два раза – туда и сюда – повалила их друг на друга.

Рындина забавляло, что с ним идет в операцию корреспондент.

А этого, кажется, раздражало.

– Получил такое приказание от редактора, – не вдаваясь в подробности, ответил Лопатин.

– Тогда другое дело, – сказал Иноземцев, и Лопатин понял, что капитан-лейтенант удовлетворен его объяснением и теперь будет лучше относиться к нему.

– Сколько нам еще ходу?

– При такой волне до места еще часа три с половиной, – подумав, сказал Иноземцев. – Но мы высадимся на пятнадцать километров дальше нашей точки. Под самым носом у них нельзя. Считайте, четыре часа до высадки, а потом пятнадцать километров пешком. Сколько вам лет? – За этим вопросом было подозрение – не станет ли он, Лопатин, для них обузой, пока они будут идти эти пятнадцать километров пешком.