Позже Кессия объяснила ему, что служанкой руководило отнюдь не сострадание к его несчастьям.

– Ты должен выглядеть как можно лучше, чтобы пойти с молотка подороже, потому тебя и привели в порядок, – сухо сказала она. – Кому нужен раб в окровавленной рубахе и с разбитым лицом? Покупатели могут подумать, что ты смутьян и от тебя будут одни неприятности.

– Может, я как раз хочу доставить им побольше неприятностей?

Кессия невесело улыбнулась.

– Боюсь, это желание у тебя быстро пройдет.

Рик нахмурился.

– Это еще почему?

– Да потому, что у тебя живо отобьют охоту баламутить воду. Что-что, а это они умеют.

Рик привалился к стене, к которой его приковали, и покачал головой.

– Знаете, – неожиданно признался он. – Я ведь до сих пор не верю в то, что это происходит на самом деле.

Кессия тоже покачала головой.

– Ах, милый, даже я в это не верю, хоть никогда не была свободной, – вздохнула она.

Когда дети уснули, Кессия уставилась в темное окно. Рику показалось, что она чем-то взволнована. Как будто даже нервничает.

Ему и самому было не по себе, но, несмотря на гложущую тревогу и завывания ветра за стеной, он больше не мог бороться со сном. Глаза у него сами собой закрылись, и Рик уснул.

Когда он проснулся, небеса прояснились и за окном уже рассветало. Кессия спала, ее сынишка сладко сопел под боком у Рика. Рик посмотрел на спящего мальчика и опять почувствовал ком в горле. Он вспомнил истории, которые рассказывала ему бабушка, и песни, которые она играла и пела ему, когда он был совсем маленьким. В этих историях всегда чувствовалось дыхание зла, хотя раньше Рик и не мог понять этого до конца. Но вот теперь он угодил прямиком в шкуру своих предков: был закован в кандалы, как преступник, хотя не совершал никакого преступления, и его собирались выставить на аукцион, как лошадь, и продать с молотка любому, кто предложит самую большую цену.

Все это просто не укладывалось в голове, но вчерашнее ощущение нереальности, родившееся в глухой час ночи, уже сменилось горькой правдой рассвета. Что делать? Что, если Дак и Сэра не смогут убежать? Что, если они смогут спастись, но не сумеют найти его? Что, если его продадут хозяину, который увезет его на край света? И, самое главное, что, если он никогда не сможет сбежать? Что, если он навсегда останется здесь и до самой смерти будет рабом?

Мальчик, спавший рядом с Риком, скорее всего, никогда не знал никакой другой жизни. Неужели этот малыш никогда не будет свободным?

Ребенок проснулся как раз перед тем, как в комнату вошла вчерашняя женщина в фартуке. Не говоря ни слова, она протянула Рику миску с теплой едой и чашку воды. То же самое она вручила мальчику, потом вышла и вскоре вернулась с еще одной порцией, которую поставила возле головы спящей Кессии, чтобы женщина смогла поесть, когда проснется.

– Спасибо, – поблагодарил Рик. В его миске оказался ломоть кукурузного хлеба и немного рыбы. Он поставил миску на коленку и стал с аппетитом завтракать. Маленький мальчик, сидевший рядом с ним, ел с такой жадностью, словно очень давно не видел еды.

– Хочешь еще? – спросил Рик, протягивая ему остаток своего хлеба.

– Дасэр, – пробормотал мальчик, хватая угощение.

– Джеймс! – раздался строгий голос Кессии. Она уже открыла глаза, но не спешила шевелиться. – Что нужно сказать Рику?

– Спасибо, – робко прошептал мальчик.

Рик улыбнулся.

– На здоровье.

Кессия внимательно посмотрела на него.

– Ты очень добр, – заметила она.

Из-за стены доносилось пение – это пели женщины, работавшие на плантации. Протяжный мотив проникал в комнату сквозь щели в окне и двери. Рик заметил, что Кессия вдруг резко повернула голову и напряглась, вслушиваясь в слова. Женщины пели за работой:

Когда зазвучали слова припева, Кессия с шумом втянула в себя воздух. На миг она крепко зажмурилась, а когда снова повернулась к сыну, ее лицо прояснилось.

– Еще не все потеряно, – прошептала она.

Рик непонимающе сдвинул брови.

– Что вы хотите сказать? – шепотом спросил он.

– Эту песню мой… короче, кое-какие люди договорились о том, что эта песня будет сигналом. – Она быстро взглянула на Джеймса, потом перевела глаза на Рика. – Прости, но сейчас я больше ничего не могу сказать. – Она еле заметно кивнула на мальчика и отвернулась. – Он не проболтается о том, чего не знает, – тихо пояснила Кессия. Когда снаружи снова зазвучала песня, женщина начала негромко мурлыкать мотив, но как только поющие дошли до припева, она пропела в полный голос одну-единственную строчку: – Беги, скорбящий, беги…