— Ах-ах! А может… дело не в коте? — язвительно вопрошала девушка.

— Да что ты! Как ты могла подумать! — возвысил тот Виктор, задетый ее словами, — я ж… о-го-го! Разве забыла?

— Тогда не капризничай, — подытожила Гуля, — а то кот ему, видите ли, помешал…

Виктор не капризничал… ну а я не сдавался. И арсенал мой завораживающим взглядом отнюдь не исчерпывался. Потому, когда Виктор, смог отвести от меня глаза, и вернуться… хм, к цели своего прихода, я вновь отвлек его внимание. Исторгнув из глотки самый громкий и протяжный возглас, на который оказалось способно мое горло. О, скажу без ложной скромности: я показал этому примату, кто здесь настоящий певец, а кто — балаболка с гитарой.

С удовлетворением и внутренне торжествуя, в ответ я услышал поток непечатных выражений. Как видно, своим адажио я застиг Виктора в самый ответственный момент.

Соскочив с кровати в чем мать родила, взбешенный парень довольно грубо подхватил меня и вышвырнул в прихожую. Мгновение спустя я услышал легкий щелчок шпингалета… и невнятные, но полные недовольства, причитания Гули. Последние обнадеживали, свидетельствуя о том, что я близок к успеху. Но вот отлучение от спальни явилось совсем некстати; пришлось задействовать план «Б».

Туфли, в которых пришел Виктор, я разыскал легко — не помешала даже темнота, не бывшая проблемой для кошачьих глаз. Намного трудней оказалось устроиться на туфлях поудобней… чтоб затем использовать их подобно ящику с наполнителем. Дойти до коего на сей раз мне вроде как стало лень …

…через полчаса вспотевший и злой Виктор буквально вывалился из спальни, спотыкаясь и застегиваясь на ходу. Стоило ему машинально и не глядя просунуть ногу в одну из туфель, как немая злость вновь сменилась потоком брани. И не только в мой адрес — досталось теперь и Гуле. И, к удовлетворению моему, в долгу девушка не осталась.

Как, а вернее в чем, незадачливый любовничек возвращался домой — не представляю. Не босиком же, хе-хе… Но судьба несчастных его ступней интересовала меня далеко не столь же, как другой (вполне закономерный) итог этой ночи.

То было последнее свидание Гули и Виктора.

Дни до сих пор стояли теплые; деревья тоже не спешили желтеть и расставаться хотя бы с частью листвы. Неудивительно, что просиживать такую погоду в окружении асфальта и бетона Гуля однажды сочла граничащим с преступлением. И потому в залитую солнцем субботу решилась выехать на дачу.

Помнится, когда я был человеком, то сам это, популярное у соотечественников, увлечение не разделял. Во-первых, не хватало времени — слишком уж много его съедала работа. Ну а во-вторых, даже если толика времени освобождалась-таки, тратить его на грядках мне было банально жалко. Хотелось употребить свободные дни все же на отдых. То есть на восстановление сил. А в процессе копания в земле да возни с травой и посадками, как мне казалось, силы могли только тратиться.

Не скажу, что приютившая меня девушка придерживалась совершенно иной точки зрения. Ковыряться даже на небольшом огороде она не горела желанием и сама. И все же дачей обзавелась — наверняка унаследовав ее у родителей или других старших родственников.

Теперь о прежних хозяевах участка напоминали разве что несколько яблонь, да крохотная сараюшка с садовым инвентарем. Вся же остальная площадь, за исключением небольшого домика, была превращена в газон. Еще здесь имелась пара клумб. Только вот цветы на них, судя по пыльным и не шибко ярким лепесткам, излишком заботы избалованы тоже не были.

Путь от квартирного порога до машины я совершил в специальной корзине, которую Гуля купила еще в день нашего знакомства. Специально предназначенная для перевозки домашних питомцев, корзина эта, тем не менее, лично мне показалась тесной и неудобной. Такой, что ни выпрямиться в ней, ни даже шевельнуться лишний раз!

Еще больше мое впечатление от этого… хм, транспортного средства укрепилось уже по дороге на дачу. Поскольку даже в салоне машины никто не спешил меня освобождать. Добро, хоть везли на заднем сидении, а не сунули в багажник.

Это раньше, в бытность человеком, я думал, будто кошки по натуре малоподвижны и готовы пролежать не шелохнувшись сколь угодно. До чего же опрометчивыми теперь казались мне эти мысли! Во-первых, что мы, усатая братия, что другие обладатели острых когтей и зубов — прежде всего хищники. То есть активные участники естественного отбора. А он, смею напомнить, беспощаден, и особенно к лежебокам.

Во-вторых, когда тебе действительно ничто не угрожает, полежать, допустим, и впрямь не грех. Но только по собственной воле. А принуждение вольного зверя к безделью для него болезненно. Как, впрочем, и вообще к чему-либо.

Свое мнение на сей счет я охотно высказал в дороге — и Гуле, и двум ее подружкам, также изъявившим желание провести субботу подальше от городской духоты. А в ответ добился лишь нескольких реплик недовольства и порицания. Как будто сам был виноват: сам-де себя засунул в эту треклятую корзину.