По телу Грэхема пробежала внезапная дрожь. Невзирая на крепкие нервы, он ощутил приступ дурноты. Воль тоже дернулся и позеленел. Оба вздохнули с облегчением, когда Фосетт повел их обратно, в свой кабинет.

— Я спросил Уэбба, что, черт возьми, он имеет в виду, — с той же безмятежностью продолжал доктор Фосетт, — а Уэбб натянуто усмехнулся и процитировал изречение о том, как глупо набираться мудрости, ежели благо — в неведении. Через неделю он, страшно взбудораженный, позвонил мне и попросил предоставить сведения о частоте заболеваний зобом среди слабоумных.

— Вы располагаете такими сведениями?

— Да. — Совсем исчезнув за своим исполинским столом, Фосетт зарылся в ящик и вынырнул с листом бумаги. — Вот, приберег специально для него. Поскольку Уэбб умер, сообщение слегка запоздало. — Он протянул листок Грэхему.

— Но, получается, среди двух тысяч обитателей клиники не отмечено ни единого случая зоба! — воскликнул Грэхем, пробежав по тексту глазами. — Отчеты прочих клиник свидетельствуют о том же: либо таких случаев не наблюдают вообще, либо наблюдают крайне редко.

— Это ровным счетом ничего не значит, и свидетельствует лишь о том, что слабоумные не особо подвержены болезни, которая и вообще-то встречается нечасто. Вероятно, схожие данные мы получили бы, обследовав две тысячи водителей, торговцев краской… полицейских, наконец.

— Как только обзаведусь зобом, немедленно вас извещу, — мрачно пообещал Воль.

— А чем вызывается зоб? — перебил его Грэхем.

— Недостатком иода, — с готовностью ответил Фосетт.

— Иода! — Воль и Грэхем обменялись многозначительными взглядами, а Грэхем спросил:

— Избыток иода как-либо связан со слабоумием?

Фосетт расхохотался — да так, что козлиная бородка запрыгала.

— Тогда моряки были бы сплошь идиотами — ведь их пища изобилует иодом!

Ослепительная мысль молнией мелькнула в мозгу Грэхема. Воль состроил гримасу понимания. Весточка от покойника, страдавшего отсутствием логики.

Особенно восприимчивы моряки.

Восприимчивы — но к чему? К вымыслам и основанным на вымысле моряцким поверьям? К морским змеям, русалкам, сиренам, летучим голландцам и прочей бледной нечисти, леденящей душу людскую при взгляде на колеблемую в лунных лучах мертвую зыбь?

Необходимо заняться этим вопросом основательнее, получить сравнительные сведения об экипажах морских судов и сельских жителях.

С трудом сохраняя невозмутимость, Грэхем взял со стола записки Уэбба.

— Благодарю, доктор. Вы нам очень помогли.

— Если смогу быть полезен хоть чем-то, обращайтесь ко мне безо всяких колебаний, — сказал Фосетт. — И если выясните в конце концов причину странного состояния Уэбба, я не отказался бы узгать подробности. — Последовал короткий смешок, скорее холодный, нежели примирительный. — Компетентное исследование любой галлюцинации весьма содействует уяснению общей картины.

В обратный путь они отправились тотчас. Единственный раз за всю дорогу Воль нарушил напряженное молчание, сказав:

— Кажется мне, среди ученых, которые чересчур проворно шевелили мозгами, началась эпидемия временного помешательства.

Грэхем хмыкнул, но ничего не ответил.

— Гениальность и вообще-то сродни безумию, — продолжал Воль, явно собираясь углубиться в теоретические изыскания. К тому же, знания нельзя накапливать бесконечно. Кое–какие лучшие умы, безусловно, могут выйти из строя, пытаясь объять необъятное.

— Ни один ученый не пытается объять необъятного. Яи единый мозг не способен вместить бесконечную уйму знаний. Будучи знатоком в своей области, ученый может оказаться сущим профаном в том, что выходит за пределы его академических интересов.

Настал черед Волю хмыкнуть. Лейтенант целиком сосредоточился на дороге — что, правда, не отразилось на манере брать повороты — и до самого дома, где жил Грэхем, не вымолвил больше ни слова. Высадив пассажира, Воль бросил: “До завтра, Билл” — и умчался прочь.

Ясное утро сулило погожий день и обещало новые открытия. Грэхем стоял перед зеркалом, сосредоточенно жужжа электробритвой, когда зазвонил телефон. На экране возникло незнакомое юношеское лицо.

— Мистер Грэхем? — спросил юноша, разглядывая собеседника.

— Он самый.

— Я из Смитсоновского института, — сказал юноша. — Вчера, поздно вечером, мистер Гарриман хотел вам кое-что сообщить, да не застал дома.

— Я ездил в Олбэни. А что он хотел передать?

— Мистер Гарриман связался со всеми информационными агентствами и установил: за последние пять недель они опубликовали сообщения о смерти восемнадцати ученых. Семеро — иностранцы, одиннадцать — американцы. Это примерно в шесть раз выше среднего уровня — правда, информационные агентства редко подводят итоги более чем за месяц.