Французские тетради
вернуться

Эренбург Илья Григорьевич
Шрифт:

Французы часто поют печальные песни весело: человек как будто хочет скрыть тоску не только от других, но и от самого себя. Некоторые озорные песни звучат торжественно и прискорбно, как заупокойные молитвы. Мне думается, что во всем этом много от французского характера, от душевной стыдливости, от почти обязательного сочетания растроганности с иронией.

Пожалей меня, я не искусница, Нить бежит, за ней не поспеть. Если трудно мне, если грустно мне, Если мне не хочется петь, Я спою веселую песенку, Ты на песенку эту ответь. Если радостно, если весело, Нить бежит, за ней не поспеть, Я спою печальную песенку. Ты на песенку эту ответь.

Песни меняются, и песни остаются. Даже громкий голос радиоприемника или телевизора, врывающийся далеко от столиц в тишину длинных зимних вечеров, не может победить в человеке жажду своей песни. Вероятно, есть в песне притягательная сила, которая заставляет человека, народ петь.

День был синий и ветреный, Подымали корабль волны, Корабль тот был серебряный, Паруса — из синего шелка. Матрос взобрался на мачту. Прощай, я люблю другого! А вспомню песню и плачу — Песня сильнее слова.

Конечно, нельзя жить подделками. Нельзя перенести в современную поэзию ритм и построение старых народных песен. Хотя на всех языках слова «искусственный» и «искусство» близки, бесконечно далеки эти два понятия. Мы не раз видели в разных литературах попытки перенять формы старой народной поэзии и потрясались бесплодьем этих попыток. Бюффон некогда сказал: «Стиль — это человек». Можно добавить, что стилизация — это отсутствие человека, стилизованная поэзия прежде всего безлична и бесчеловечна. Нельзя теперь написать ни «Песни о Роланде», ни песенки о Пьере, которого любит Пернетта. Наш век вложил в понятие народной поэзии новый смысл; может быть, после многовекового разрыва мы подходим к эпохе, когда исчезнет деление между «ученой» поэзией и «народной».

А старые песни живут. Это не страницы хрестоматии, не архивы музея, — это ключ к сердцу народа, народа, который не вчера родился и не завтра умрет.

Песни XV–XVIII веков

ПО ДОРОГЕ ПО ЛОРРЭНСКОЙ

(XVI век)

По дороге по лоррэнской Шла я в грубых, в деревенских Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо. Повстречала трех военных На дороге на лоррэнской — Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо. Посмеялись три военных Над простушкой деревенской — Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо. Не такая я простушка, Не такая я дурнушка — Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо. Не сказала им ни слова, Что я встретила другого, — Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо. Шла дорогой, шла тропинкой, Шла и повстречала принца — Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо. Он сказал, что всех я краше, Он мне дал букет ромашек — Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо. Если расцветут ромашки, Я принцессой стану завтра — Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо. Если мой букет завянет, Ничего со мной не станет — Топ-топ-топ Марго, В этаких сабо.

ПЕРНЕТТА

(XV век)

Пернетта слова не скажет, Она до зари встает, Тихо сидит над пряжей, Слезы долгие льет. Жужжит печальная прялка. Пернетта молчит и молчит. Отцу Пернетту жалко, Пернетте отец говорит: «Скажи, что с тобою, Пернетта? Может быть, ты больна, Может быть, ты, Пернетта, В кого-нибудь влюблена?» Отвечает Пернетта тихо: «Я болезни в себе не найду. Но бежит за ниткой нитка, А я все сижу и жду». «Пернетта, не плачь без причины, Жениха я тебе найду, Приведу прекрасного принца, Барона к тебе приведу». На дворе уже вечер темный. Задувает ветер свечу. «Не хочу я глядеть на барона, На принца глядеть не хочу. Я давно полюбила Пьера И буду верна ему, Я хочу только друга Пьера, А его посадили в тюрьму». «Никогда тебе Пьера не встретить, Ты скорее забудь про него — Приказали Пьера повесить, На рассвете повесят его». «Пусть тогда нас повесят вместе, Буду рядом я с ним в петле, Пусть тогда нас зароют вместе, Буду рядом я с ним в земле. Посади на могиле шиповник — Я об этом прошу тебя, Пусть прохожий взглянет и вспомнит, Что я умерла, любя».

У ОТЦА ЗЕЛЕНАЯ ЯБЛОНЯ

(XVII век)

У отца зеленая яблоня — Лети, мое сердце, лети! — У отца зеленая яблоня, Золотые на яблоне яблоки, Только некому потрясти. Задремали три дочки под яблоней — Лети, мое сердце, лети! — Задремали три дочки под яблоней. Никому я про то не сказала бы, Никто их не станет будить. Вскоре младшая вдруг просыпается — Лети, мое сердце, лети! — Вскоре младшая вдруг просыпается, Говорит она: «Ночь уж кончается, Светает, пора нам идти». Это только тебе померещилось — Лети, мое сердце, лети! — Это только тебе померещилось, Это только звезда среди вечера, Звезда нашей тихой любви. На войне, на войне наши милые — Лети, мое сердце, лети! — На войне, на войне наши милые, И какая беда ни случилась бы, Не закатится свет любви. Если милым победа достанется — Лети, мое сердце, лети! — Если милым победа достанется, Никогда, никогда не расстанемся, Будем наших милых любить. Проиграют войну или выиграют — Лети, мое сердце, лети! — Проиграют войну или выиграют, Все равно их будем любить.

РЕНО

(XVI век)

Ночь была, и было темно, Когда вернулся с войны Рено. Пуля ему пробила живот. Мать его встретила у ворот. «Радуйся, сын, своей судьбе — Жена подарила сына тебе». — «Поздно, — ответил он, — поздно, мать. Сына мне не дано увидать. Ты мне постель внизу приготовь, Не огорчу я мою любовь, Вздох проглоти, слезы утри, Спросит она — не говори». Ночь была, и было темно, Ночью темной умер Рено. «Скажи мне, матушка, скажи скорей, Кто это плачет у наших дверей?» — «Это мальчик упал ничком И разбил кувшин с молоком». — «Скажи мне, матушка, скажи скорей, Кто это стучит у наших дверей?» — «Это плотник чинит наш дом, Он стучит своим молотком». — «Скажи мне, матушка, скажи скорей, Кто поет это у наших дверей?» — «Это, дочь моя, крестный ход, Это певчий поет у ворот». — «Завтра крестины, скорей мне ответь, Какое платье мне лучше надеть?» — «В белом платье идут к венцу, Серое платье тебе не к лицу, Выбери черное, вот мой совет, Черного цвета лучше нет». Утром к церкви они подошли. Видит она холмик земли. «Скажи мне, матушка, правду скажи, Кто здесь в могиле глубокой лежит?» — «Дочь, не знаю, с чего начать, Дочь, не в силах я больше скрывать. Это Рено — он с войны пришел, Это Рено — он навек ушел». «Матушка, кольца с руки сними, Кольца продай и сына корми. Мне не прожить без Рено и дня. Земля, раскройся, прими меня!» Земля разверзлась, мольбе вняла, Земля разверзлась, ее взяла.

ВОЗВРАЩЕНИЕ МОРЯКА

(XVII век)

Моряк изможденный вернулся с войны, Глаза его были от горя черны, Он видел немало далеких краев, А больше он видел кровавых боев. «Скажи мне, моряк, из какой ты страны?» — «Хозяйка, я прямо вернулся с войны. Судьба моряка все война да война. Налей мне стаканчик сухого вина». Он выпил стаканчик и новый налил. Он пел, выпивая, и с песнями пил. Хозяйка взирает на гостя с тоской, И слезы она утирает рукой. «Скажите, красотка, в чем гостя вина? Неужто вам жалко для гостя вина?» «Меня ты красоткой, моряк, не зови. Вина мне не жалко, мне жалко любви. Был муж у меня, он погиб на войне. Покойного мужа напомнил ты мне». «Я слышал, хозяйка, от здешних людей, Что муж вам оставил двух малых детей. А время бежит, будто в склянках песок, Теперь уже третий, я вижу, сынок». «Сказали мне люди, что муж мой убит, Что он за чужими морями лежит. Вина мне не жалко, — что осень — вино, А счастья мне жалко, ведь счастье одно». Моряк свой стаканчик поставил на стол, И молча он вышел, как молча пришел, Печально пошел он на борт корабля, И вскоре в тумане исчезла земля.