Шрифт:
«Корень проблемы — свобода. Свобода! Без нее нельзя быть самим собой, нельзя стать лучше, проявить себя. Только из этого источника человек может черпать достоинство».
«…B человека, в человека надо верить! В его достоинство, произрастающее из его сути и крепнущее в его свободе. Разве системы не обречены? Надо вернуться к истоку — к человеку, к существу первозданному, первоэлементу истории. Не сковывая его надуманными ценностями, не строя предварительных проектов. Пусть человек идет своим путем. И он придет!»
«Но самой большой радостью для меня было общение с людьми. С лучшим, что есть в этой стране, — с народом. Поверьте мне, нам всем далеко до него…» Это голос старого профессора-либерала, одного из действующих лиц романа, и голос священника из Отерона, и это — голос автора книги.
Люди из народа, думает, слушая их рассказы, Шеннон, «…были верными сынами земли, едва вышедшими из нее и еще тесно связанными с нею своим нутром».
Народ обладает секретом «естественной жизни». В общении с ним очищаются от «скверны» те, кто не принадлежит к нему. Народ — носитель и хранитель всех истинных, непреходящих ценностей.
В общении с народом обретает утраченный смысл жизни, веру и надежду Шеннон. В книге он антитеза «естественных» людей, с которыми его свела судьба. В отличие от них, людей «корневых», вросших в родную ночву настолько, что даже можно уловить какое-то сходство между ними и лесом, который они сплавляют, Шеннон — человек-водоросль. Он интеллигент, любое его душевное движение сопровождает рефлексия, мысли и чувства, прежде чем вырваться, пробиваются сквозь толщу литературных ассоциаций, символов и аллегорий. Он потерял способность быть самим собой. Автор книги, отдавая дань экзистенциалистским влияниям, многократно подчеркивает это.
Шеннона сломила жестокость войны. Ирландец, он попадает с английской оккупационной армией в послевоенную Италию. Сама война лишена для него всякого смысла и содержания, она акт насилия над человеком, любая война, кем бы она ни была развязана и против кого она ни велась бы. Тлетворность и разрушительность се сил раскрываются для него не в уничтожении Герники и Ковентри нацистскими бомбами, не в ужасах нацистских лагерей смерти, не в гекатомбе сотен тысяч жертв фашизма, а в самосуде толпы, в голоде, насилии над женщинами — в хаосе, который царил в первые послевоенные месяцы в Италии. «Он вдруг увидел в истинном свете то, причастным к чему его сделали: искалеченных детей, лишенных крова женщин, убийц в мундирах, гордых своими бомбами».
И внутренне выключив себя из окружающего, опустошенный, изверившийся Шеннон шел по жизни, «словно кукла, движущаяся вниз по наклонной плоскости». Этот образ куклы, запутавшейся в нитях, которые движут ею, в восприятии советского читателя является определяющим для облика пацифиста Шеннона.
В соприкосновении с народом, среди сплавщиков — «людей реки», в любви к Пауле он постигает жизнь, сведенную к правде хлеба и голода. «Правда хлеба и правда стали; правда жизни и правда смерти. И кроме того: правда голода…» — вот первооснова жизни «естественного человека». «Люди реки» научили его нести свое бремя, не теряя достоинства и не отчаиваясь, и, главное, «делать свое дело!» В этом смысл жизни — делать свое дело, не отчаиваясь и не падая духом, «быть самим собой — Человеком». Чтобы обрести эту вору, Шеннон должен искупить то, что он считает своей виной, и он достигает этого, спасая другого человека. Каждый человек в какой-то момент своей жизни может быть всемогущим.
В книге Шеннон — центральный образ, раскрывающийся в конце как рассказчик, глазами которого увидено все происшедшее. То, что он чужеземец, ирландец, не играет, собственно говоря, никакой роли. Это лишь позволяет ему увидеть все как бы впервые, со стороны, открывая увиденное для себя, и дает право на рассказ об увиденном.
В отличие от Американца, исчерпавшего себя, изверившегося и обретающего просветление и душевный мир в одиночестве и общении с природой, Шеннон понимает, что он не может, не должен уйти от жизни. Гореть, как пламя костра, освещая и обогревая, — «вот в чем суть». Все, что заложено в человеке, должно найти свое воплощенно и свершение — в этом смысл взволнованных слов Шеннона. «Посмотри на луну, — говорит он Американцу, — чтобы там, в вышине, достичь такой белизны, такого ясного полного равнодушия, она прежде была багряно-красной, а уж потом оторвалась от земли… Я еще только начинаю раскаляться. А значит, у меня остается надежда…»
Надежды свои Шеннон возлагает на народ, на «реку людей». Но что понимает Шеннон, а с ним и автор, под этим магическим обозначением?
Жизнь народа — это подземная река, «река, что нас несет». У нее свое течение, свои берега. Она не зависит от того, что происходит на поверхности, неподвластна смене правлений, социальным метаморфозам. Жизнь народа, его внутренняя, сокровенная жизнь — живая реальность, не имеющая ничего общего с официальной организацией страны. Это два различных мира, между которыми нет другого моста, «кроме чиновников и жандармов».
Авторское кредо — своеобразный протест против франкистской действительности, протест пассивный и зашифрованный, своего рода защитная реакция, подобная той, которую обычно приписывают страусам.
Книга свидетельствует о том, что автор любит свою страну. Он помнит о ее прошлом, ему дорого ее будущее. Настоящее невыносимо. И вот, повернувшись спиной к реальному миру, он созерцает «реку людей», которая, как он верит, несет свои воды в стороне от «скверны», иногда соприкасаясь, но не смешиваясь с нею. Народ так или иначе «выдюжит», «река людей» вынесет. Но ведь если продолжить аналогию с рекой — а она в книге подобна рефрену, — жизнь реки тесно связана со всем окружающим, с «твердью земной и хлябью небесной», с лесом, растущим по ее берегам, и с другими реками. Она несет в своем течении все измельченные ею породы, сквозь которые пролегал ее путь.