Шрифт:
Программа развлечений включала спектакль «Джокондо» при участии великосветских любителей, благотворительный базар в парке, венецианский праздник на пруду, иллюминацию.
Наступило уже 17-е. Приготовления шли со страшной спешкой и среди невероятного сумбура. Маленькая труппа репетировала пьесу в длинной галлерее эпохи Возрождения, под сенью плафона, в кессонах которого с удивительным разнообразием композиции повторялось изображение геральдического павлина Бернара де Пав, привязанного за лапу к лютне Николеты де Восель.
Господин Жермен аккомпанировал певцам на рояле, в то время как плотники звонкими ударами деревянных молотков приколачивали задники к киоскам в парке. Режиссировал Ларжийер из Комической оперы.
– Прошу вас, герцогиня.
Жермен снял все кольца, кроме одного – на большом пальце, и опустил руки на клавиатуру.
– Ла, ла…
Но герцогиня, принимая бокал из рук Эрнеста де Бонмона, сказала:
– Дайте допить коктейль.
Когда с этим было покончено, Ларжийер повторил:
– Начнем, герцогиня:
О миг победный! Сбылся мой сон…И руки г-на Жермена, без золота и камней, за исключением одного аметиста на большом пальце, снова прильнули к клавиатуре. Но герцогиня не запела. Она с интересом разглядывала аккомпаниатора:
– Мой дорогой Жермен, я любуюсь вами. Вы отрастили себе грудь и ляжки! Поздравляю! Вам это удалось, честное слово! А я! смотрите…
Герцогиня провела руками сверху вниз по своему суконному костюму:
– А я все спустила.
Она сделала полуоборот:
– Ничего не осталось! Все ушло. А тем временем появилось у вас. Забавно в самом деле. О! убыли нет. Все уравновесилось.
В это время Рене Шартье, игравший Джокондо, стоял неподвижно, вытянув шею трубою и думая только о бархатистости и жемчужных переливах своего голоса, серьезный и даже несколько мрачный. Он потерял терпение и сухо заявил:
– Мы никогда не подготовимся! Это чистое несчастье.
– Вернемся к квартету, – сказал Ларжийер. – Начинайте!
О миг победный! Сбылся мой сон. Джокондо бедный, Ты побежден!– Выходите, господин Катрбарб.
Жерар Катрбарб был сыном епархиального архитектора. Его стали принимать в обществе с тех пор, как он выбил стекла у г-на Мейера, подозреваемого в том, что он еврей. У него был красивый голос, но он не вступал вовремя. И Рене Щартье бросал на него разъяренные взгляды.
– Герцогиня, вы не на месте.
– О! конечно, не на месте.
Репе Шартье, снедаемый горечью, подошел к Эрнесту де Бонмону и сказал ему на ухо:
– Прошу вас, не давайте больше коктейлей герцогине. Она провалит спектакль.
Ларжийер тоже жаловался. Хор пел вразброд, и ансамбля не получалось. Тем пе менее приступили к трио.
– Господин Лакрис, вы не на месте.
Жозеф Лакрис не был на месте. И нужно сказать, что ото было не по его вине. Г-жа де Бонмон то и дело увлекала его в укромные уголки и шептала:
– Скажите, что вы меня еще любите. Если вы меня больше не любите, я чувствую, что умру.
Она расспрашивала его также о том, как обстоят дела узаговорщиков. А так как они обстояли плохо, то эти вопросы его раздражали.
Он также не мог ей простить, что она не дала денег на предприятие. Он направился решительным шагом к хору, в то время как Рене Шартье вдохновенно заливался:
Огием любви палимый, Бежишь от ласк любимой.Молодой барон подошел к матери:
– Мама, не доверяй Лакрису.
Ее передернуло. Но сейчас же она напустила на себя небрежность:
– Что ты хочешь этим сказать?… Он серьезный молодой человек, более серьезный, чем бывают в его возрасте; он занят важными делами; он…
Маленький барон Эрнест пожал сутулыми атлетическими плечами.
– Говорю тебе: не доверяйся. Он хочет подковать тебя на сто тысяч франков. Он просил, чтобы я помог ему выудить у тебя чек. Но пока обстоятельства не переменятся, я не вижу в этом особой нужды. Я стою за короля, но сто тысяч франков – это кругленькая сумма.
Рене Шартье пел: