Вивьен молчала. Граф Сэндборн открылся ей, сам того не подозревая, совсем с другой стороны. И эта сторона ей очень понравилась. Был момент, когда она даже пожалела его, такого беззащитного перед всевидящим оком высшего света, такого гордого и независимого, но вынужденного подчиняться глупым условностям.

— Поэтому вы и согласились изображать моего любовника? — тихо спросила она. — Таким образом вы восстаете против существующих правил?

Ее слова затронули его за живое. Граф поспешно отвел глаза и, пытаясь скрыть замешательство, принялся вновь кромсать цветы.

— Мы с тобой заключили сделку, если помнишь, — сердито проговорил он. — Мне нужны доказательства неблагонадежности премьер-министра, и ты обещала их добыть.

Вивьен поправила те растения, что уже стояли в вазе, и, не поднимая глаз на Лоуренса, спросила:

— Почему вы хотите дискредитировать премьер-министра? Разве он так уж плох?

— Дело не в том, плох он или хорош, — горячо заговорил Лоуренс. — Человек может быть вором, развратником, но пусть при этом знает свое место и не стремится указывать другим, как им надлежит жить. Гладстон же занимает такой пост, что волен распоряжаться судьбами людей как ему заблагорассудится. Но вот вопрос: имеет ли он на это моральное право? Можно ли доверять человеку, который говорит одно, а делает совершенно иное? Этот сморчок днем ратует за нравственный образ жизни, а ночью охотится за доверчивыми шлюшками. Он подлый лицемер, а я лицемерия не выношу.

Вивьен задумалась. Она вспомнила старика Уильяма, его благонравные седины, какао с печеньем. Он больше напоминал доброго дядюшку, чем похотливого развратника.

— А вы не допускаете мысли, что Гладстон вовсе не лицемер? Что, если он действительно пытается помочь падшим женщинам?

— Ну что ты можешь знать о падших женщинах? — проворчал Лоуренс, задетый ее скептицизмом.

Вивьен покраснела.

— Так уж случилось, что я многое знаю об их жизни, — сказала она. — Эти несчастные на самом деле живут очень трудно и довольно уныло. Лица их измождены, а здоровье подорвано, они рано стареют и, если не удалось ничего отложить, умирают в глубокой нищете.

Во взгляде Лоуренса ясно читалось недоверие, и Вивьен сочла необходимым пояснить:

— Академия, в которой я училась, располагается рядом с католическим монастырем. При монастыре есть приют для детей. Надеюсь, вы понимаете, чьи это дети? Мы, воспитанницы, помогали монахиням ухаживать за детьми, и я часто разговаривала с матерями этих бедняжек. Если бы вы знали, как трагично складываются их судьбы. Эти «ночные феи» говорят о жизни безжизненными голосами, идущими от безжизненных душ. — На глаза Вивьен навернулись слезы. — Им нужна помощь! Нужно, чтобы хоть кто-то замолвил за них словечко. За них и их ни в чем не повинных детей.

Она низко опустила голову, но Лоуренс все же заметил, что она плачет.

Несколько минут оба молчали, потом Вивьен встряхнулась и почти весело заявила:

— У меня будет целая дюжина ребятишек.

Она поставила в вазу два последних цветка. Лоуренс, с удовольствием наблюдавший за ее ловкими движениями, ехидно заметил:

— И после этого ты еще говоришь, что совершенно не романтична?

— А при чем здесь романтика? — фыркнула она. — Я считаю желание иметь детей самой естественной вещью на свете.

Очистив стол, Вивьен раскрыла шахматную доску и вопросительно посмотрела на Лоуренса:

— Полагаю, вы играете? Это одно из моих любимых занятий.

Он поморщился:

— Я нахожу его смертельно скучным.

— Тогда я предлагаю сделку. Сегодня вы играете со мной в шахматы, а завтра займемся тем, что по душе вам, идет?

Глаза Лоуренса озорно блеснули, и Вивьен, заметив это, быстро добавила:

— В пределах разумного, конечно.

Улыбка медленно сползла с его лица.

— Конечно. Ну что ж, идет.

Они переместились на диван, расставили фигуры, и Лоуренс предложил Вивьен играть белыми.

— С какой это стати? Вы что же, таким образом даете мне фору? Но я довольно хорошо играю и надеюсь доказать вам это в самом ближайшем будущем. Делайте ход, ваша светлость.

— Не раньше, чем ты назовешь меня Лоуренсом.

После короткого молчания она уступила:

— Твой ход… Лоуренс.

Они не спеша обменивались фигурами и были обходительны и вежливы друг с другом, как того и требовали традиции игры. Эта идиллия продолжалась до тех пор, пока Вивьен хитроумным ходом не захватила его ферзя. Лоуренс запротестовал.

— Но это был законный ход! — отстаивала она свою правоту.

— Это было нападение исподтишка, — возразил граф.

— Не упрямься, тебе следует быть внимательней, — улыбнулась Вивьен, и они продолжили партию.

Зная коварный характер Вивьен, Лоуренс все время был начеку. Ему удалось даже обезвредить четыре ее пешки и ладью. Но расслабившаяся было Вивьен собралась и так же быстро захватила его слона, три пешки и коня. Он лишил ее второй ладьи и смел подчистую все пешки. Она отыгралась, загнав в угол его короля.