Он вышел, даже не попрощавшись. Ну, разумеется, она же для него только любовница, а значит, обыкновенная шлюха.

— Боже мой, после двадцати лет, — прошептала Арабелла и без сил упала на стул. — После двадцати прекрасных лет выясняется, что мы совершенно чужие люди. О Август, как ты мог?

Наступил день свадьбы. Утро выдалось серым, дождливым и невыносимо унылым. Поездка к церкви святой Марии, в которой должно было состояться венчание, прошла в полном молчании.

В храме их уже поджидали епископ, премьер-министр Гладстон, его жена Кэтрин и пожилая дородная женщина в темно-сером платье и модной шляпке с перьями. Лоуренс еще не приехал…

В церкви было неестественно тихо, и звук шагов Вивьен эхом отдавался от каменных стен. Ей хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться в самый дальний угол, только бы не чувствовать себя такой заметной, одинокой и виноватой.

Один лишь епископ сердечно приветствовал Вивьен. С его стороны это было подлинным великодушием, учитывая обстоятельства их последней встречи. Внезапно Вивьен поймала на себе взгляд женщины в сером. Та смотрела на нее, как тигрица, и казалось, вот-вот набросится на незадачливую невесту.

Послышался скрип открывающейся двери, и в церковь вошел Лоуренс. Лицо его было непроницаемым, но глаза светились ожесточенным блеском.

Обменявшись короткими приветствиями, новобрачные подошли к алтарю. Епископ указал, какие места следует занять жениху и невесте, как вдруг откуда-то сзади послышался громкий, полный страдания возглас:

— Вивьен!

Девушка обернулась и увидела свою мать. Арабелла, одетая в ярко-желтое шелковое платье и такую же шляпу, спешила к ним по проходу. Она улыбалась, и это была первая частичка человеческого тепла, коснувшаяся Вивьен за последние три дня. Не думая о возможных последствиях, она вырвалась из рук герцога и оказалась в материнских объятиях.

— Вив, детка, ты в порядке? — прошептала Арабелла, взволнованно глядя на дочь.

— Да, мама, все хорошо.

Арабелла облегченно вздохнула.

— Спасибо, что пришла, — шепнула Вивьен. — Зная, как ты относишься к браку, я думала…

— Что я останусь дома? Глупышка! — рассмеялась Арабелла. — Ты моя дочь, и, как бы я ни относилась к браку, такое событие я не могла пропустить. — Она замолчала, силясь обуздать нахлынувшие эмоции, а потом легонько подтолкнула Вивьен к алтарю: — Иди, дорогая, произноси свои клятвы и будь хорошей женой. Ты ведь этого хотела, да?

— Да, но не таким способом. К тому же он этого совсем не хочет. — Девушка выглядела такой несчастной, что Арабелле ничего не оставалось, как прижать ее к себе и погладить по волосам.

— Успокойся, малышка, сегодня ночью он получит то, чего желает. Только пообещай мне, что на тебе не будет ничего, кроме простыни и улыбки. — Она лукаво подмигнула: — Обещаешь?

— Обещаю, — краснея, пробормотала Вивьен и вернулась к алтарю, заметно повеселев.

Несколько удивленный епископ откашлялся и спросил:

— Я вижу, к нам присоединилась новая гостья. Позвольте узнать ваше имя и то, кем вы приходитесь жениху или невесте?

— Я Арабелла Лерой, — звонко ответила Арабелла. — Мать невесты.

Епископ смущенно взглянул на Карлайлза, глаза которого метали молнии, и сказал:

— В таком случае ваше место здесь. — Он указал на скамью в первом ряду справа.

Арабелла бодро прошествовала вперед и, заметив женщину в удручающе сером платье на скамье слева, с вызовом ей улыбнулась, получив в ответ полный презрения взгляд.

Епископ призвал собравшихся к тишине, и церемония бракосочетания началась.

Герцог вложил руку Вивьен в ладонь Лоуренса и отошел. Этим символическим жестом он как бы передавал свою власть, как, впрочем, и ответственность за дочь, жениху.

Девушка была как в тумане. Вот Лоуренс произнес свою часть клятвы, а затем развернул ее к себе и надел на палец золотое кольцо с крупным рубином. Они посмотрели друг другу в глаза, и словно искра пробежала между ними. Все печали сразу отошли на второй план, осталась только страсть…

Отныне они муж и жена.

Епископ заколебался, не зная, предлагать ли жениху поцеловать невесту, но Лоуренс не нуждался в напоминании. Он схватил Вивьен за плечи и соединился с ней в долгом поцелуе, в котором было не только вожделение, но и вызов, злость и негодование. Словом, все, кроме счастья и любви.

Он оттолкнул ее от себя так же резко, как обнял, подошел к столу и быстро расписался в регистрационной книге. Когда с формальностями было покончено, Лоуренс повернулся к свидетелям и объявил: