Однако сходство Анзерского и Сорского скитов не ограничивалось только общностью устава. Приходно–расходные книги Анзерского скита показывают, что планировка, хозяйственная жизнь монастыря были организованы в соответствии с принципами скитского жительства.

В конце XVII в. здесь проживали 11–15 монахов, во всяком случае несколько келий всегда пустовали. Чаще всего в кельях жили по одному, реже по двое, иногда два инока размещались в двойных кельях, которые имели, видимо, общие теплые сени.

Об этом можно судить по описаниям скита. Например, в одном случае сказано: «келья, в ней живет белец Данило» (РГАДА. Сол. Оп. 2. Ч. 1. Ед. хр. № 618. Л. 168 об.). В другом говорится иначе: «две кельи старых, строительских от Морской губы; в них живут монах Варфоломей, монах Моисей» (Там же. Л. 168). И наконец, встречается и такой вариант: «келья, а в ней живут иеродиакон Пахомий, монах Гавриил» (Там же. Л. 169 об.).

Кельи, как и следовало по скитскому обычаю, стояли в разброс: в Морской губе, в «роще за протоком озерским» и т. д. Из описаний имущества насельников скита видно, что каждый из них вел свое хозяйство самостоятельно, во всяком случае в каждой келье находился полный набор посуды (в основном, деревянной), необходимый для приготовления пищи и трапезы: квасные бочки, ушаты, квашни, ведра, блюда, ставцы, сито, решето, ступа, хлебные чаши. Запас продуктов и деньги («зажилое») всем монахам скита раздавал строитель.

Обычно монахи получали «зажилое» на три месяца вперед, по рублю на брата. «Запас» покупался на Холмогорах, где строитель получал государеву ругу у «таможенного головы» (в XVII в. скиты обеспечивались жалованьем из таможенных доходов, выдавать содержание монастырям из кабацких доходов было строго запрещено грамотами царя Алексея Михайловича от 6 июня и 17 августа 1672 г. (РГАДА. Маз. Оп. 2. Ед. хр. № 289. Л. 3). Затем наемные люди грузили его на монастырский баркас и доставляли в скит.

«Зажилое» и запас были равны для всех — в этом неукоснительно соблюдался общежительный принцип равенства, характерный для скитов. Дополнительные деньги могли выдаваться монаху скита только по общему «приговору» братии, как награда за особые заслуги перед обителью: «иеромонаху Иосифу дано по брацкому приговору за труды ево и в потешение денег 16 алтын, 4 денги». Однако равенство в быту, на чем строго настаивали основатели общежительных монастырей, было необязательным. Скитские кельи отличались по размеру: были кельи на 28 окон, на 14, 11, 7, 5; количество икон, посуды или другого келейного имущества также было различным. Причем келейная посуда, видимо, относилась к личной собственности анзерского монаха. В строительских книгах иногда встречаются записи о том, что строитель купил, к примеру у старцев Иосифа и Варсонофия, келейную посуду за 11 алтын (РГАДА. Сол. Оп. 2. Ч. 1. Ед. хр. № 618. Л. 31 об.). Самой большой и «обеспеченной» была строительская келья.

На общих монастырских послушаниях монахи Анзерского скита, как и иноки других скитов, не работали. Наемные люди строили и чинили кельи и погреба, грузили баркасы, латали дыры в скитских неводах. Здесь работали наемные плотники Сороцкой волости, крестьяне Шурецкой волости, с Двины и Кеми. Они выполняли как долгосрочные, так и эпизодические работы: «июния с 6 числа наняты плотники, двиняна, 4 человека, в ските тружатис до сроку до Семенина дни… дано им наперед задатку шесть рублев» (Там же. Л. 48 — 48 об.); «тружался человек поденщиною, дано ему денег четыре алтына, подрядил делать невод селдяной новой» (Там же. Л. 36 об.); «кемляна, три человека тружалися в ските, два дни найма, дано им пять алтын» (Там же. Л. 32). Труд дворника оплачивался в скиту всегда отдельно: «дворнику дано от мытья и за труды два алтына» (Там же. Л. 35 об.).

Иеромонахов в составе братии было немного, поэтому скитский строитель обычно нанимал священников для совершения богослужений, которым платил из скитской казны: «Соловецкого монастыря иеромонаху Афанасию дано, что он служил в ските три недели, и. неделю Ваий, и Страстную, и Святую, за труды 16 алтын, 4 денги» (Там же. Л. 32 об.). Иногда в скиту жили белые священники, они получали «зажилое», как братия, а за совершение праздничных служб — особое вознаграждение: «в праздник Происхождения Честнаго и Животворящего Креста Господня дано священнику з дияконом денег пять алтын» (Там же. Л. 36 об.); «на святое Богоявление… священнику з дияконом дано шесть алтын, четыре денги» (Там же. Л. 38).

Испытывая, видимо, серьезные трудности с наймом священников, строитель скита поощрял поставление своих иноков в иеромонахи и платил из скитской казны за «ставленную грамоту». Например, иеромонах Иосиф «ходил ставитца к Москве», его путешествие было оплачено скитом: «за иеромонашескую ставленую грамоту иеромонаху Иосифу дано по приговору братии денег четыре рубли, дватцат алтын» (Там же. Л. 37); так же строитель оплатил ставленную и иеродиакону Товии (Там же. Л. 43 об. — 44).

Строительское послушание, видимо, было нелегким и потому кратковременным. Как и в Нило–Сорской пустыни, строители Анзерского скита менялись в среднем каждые два–три года. Обычно все решения принимал строитель, в особо важных случаях — собор всей братии скита. Отчет о приходе и расходе денег принимал соборный старец Соловецкого монастыря, здесь же в монастыре хранилась скитская казна до назначения очередного строителя.

Таким образом, можно сказать, что в целом устройство Нилова и Анзерского скитов было похожим. Отличались они, пожалуй, только общим уровнем жизни монахов. Несмотря на то, что государево жалованье Сорского скита было не меньше Анзерского, жизнь на Соре была значительно тяжелее. Возможность развивать рыбный, морской и «сальный» промыслы, торговать заметно улучшала экономическое положение Анзерского скита. Из приходно–расходных книг видно, что этот скит даже позволял себе продавать хлеб: в 1689 г. строитель Исайя «продал муки ржаные 8 пудов, взято денег дватцать 4 алтына» (РГАДА. Сол. Оп. 2. Ч. 1. Ед. хр. № 618. Л. 28); в 1691 г. опять было «продано из анбара хлебных запасов ржы десять четвертей, цена по 20 алтын четверть, и того взято денег 6 рублев» (Там же. Л. 29). Само существование Анзерского скита на далеком острове Белого моря — еще одно доказательство исторической жизнеспособности той системы монастырского устройства, которая в XV в. была предложена русскому монашеству преподобным Нилом Сорским.

Подводя итоги, мы можем сказать, что внутренний уклад всех скитов имеет ряд общих особенностей, которые отличают их от монастырей другого типа. В историографии, как уже указывалось выше, существует мнение, что скит очень близок по своему устройству к особным житиям. Однако сравнение скита с особным житием выявляет ряд существенных отличий.

Принципы жизни особных монастырей, как и киновий, хорошо показаны в послании 1518–1519 гг. преподобного Максима Грека великому князю Василию III. Из послания видно, что афонские монахи в особных монастырях довольно часто работали на монастырь, причем по характеру своих послушаний они находились долго не только вне кельи, но и вне монастыря, что запрещалось скитским инокам: ездили за «житом» в монастырские имения, которые находились за пределами Святой горы, занимались рыболовством и т. д. [544] . Особные монастыри на Афоне владели пашнями, но ни афонские скиты, ни Нило–Сорский скит пахотной земли не имели. Таким образом, принципиально иной была сама система экономического обеспечения монастыря.