Годами Энрике тщетно уговаривал отца выступить против Танжера. Когда Жуан умер, повсеместно оплакиваемый, в 1433 году и на престол взошел склонный к книгочейству Дуарте, всю свою силу убеждения Энрике обратил на своего старшего брата. Дуарте поддался, и Энрике лично взял на себя командование новым крестовым походом. Он ринулся в него очертя голову, как всегда чрезмерно самоуверенный, но без хитростей и уловок, которые принесли столь богатые плоды в Сеуте. Когда не объявились зафрахтованные транспортные корабли, он отказался задержать отплытие, пусть даже половину армии пришлось оставить в Португалии. Семь тысяч человек набились на имеющиеся суда и отплыли в Африку, а Энрике разжигал их гнев все более фанатичными диатрибами в адрес ислама. Однако когда, размахивая знаменем, на котором был изображен Христос в доспехах, и присланным папой куском Креста Господня, португальцы подошли к воротам Танжера, даже Энрике начал понимать, что одной только верой ему не победить. Танжер был гораздо больше и гораздо лучше укреплен, нежели соседняя Сеута. Португальская артиллерия была слишком легкой, чтобы пробить мощные стены, имеющиеся лестницы – слишком короткими, чтобы их преодолеть, и осаждающие вскоре сами подверглись осаде в собственном лагере на берегу. По мере того как в город входили все новые свежие силы, а обычные видения крестов в небе не произвели желаемого чуда, cотни рыцарей Энрике, включая нескольких человек из его собственной свиты, cели на корабли и бросили крестоносца. Единственной разменной монетой у него оставалась Сеута, и его переговорщики пообещали сдать ее в обмен на безопасный проход для оставшихся войск. Энрике отдал своего младшего брата Фернанду в качестве заложника и ушел в Сеуту, а там слег в постель, отказываясь отвечать на многократные вызовы домой, где пришлось бы держать ответ за катастрофу.

Он вовсе не намеревался выполнять условия соглашения [126] . Фернанду прозябал в марокканской тюрьме, Сеута приходила в упадок в руках португальцев. В следующем году в возрасте сорока шести лет умер король Дуарте, скорее всего от чумы, а не от разбитого сердца, как полагали повсеместно. После пяти лет, на протяжении которых с ним обращались все хуже и хуже и на протяжении которых он в душераздирающих письмах умолял братьев договориться о его освобождении, судьба смилостивилась над принцем Фернанду, и он скончался от смертельной болезни. Сколь бы ни мучился Энрике в одиночестве, на людях он всегда утверждал, что его младший брат – которого посмертно окрестили Верным принцем – всем сердцем готов был стать мучеником за их дело.

Энрике, младший сын, который мог бы стать королем, запросил ужасную цену за свои необузданные амбиции. Однако в эпоху религиозного фанатизма его непреклонная жажда славы в войне с неверными, в какие бы темные и адские глубины она его ни завела, многим казалась признаком истинного рыцарственного героя, достойного одних лишь похвал.

Энрике снова обратится к морю. Каждый год его рейдерские экспедиции заходили чуть дальше вдоль африканского побережья Марокко, и понемногу у него созрел новый грандиозный план.

Как и многие образованные европейцы, он знал про настойчивые слухи о баснословно богатых золотых копях, расположенных в недрах Африки южнее пустыни Сахара, огромном регионе, который португальцы вслед за берберами называли Гвинея. Одна весьма авторитетная карта, «Каталонский атлас» 1375 года [127] , изображала мусульманского купца верхом на верблюде, приезжающего к легендарному императору Мансе Мусе в его столицу Тимбукту. На карте Манса Муса, на голове у которого покоится огромная тяжелая корона и который сидит на своем троне в самом сердце континента, протягивает купцу огромный самородок. «Столь изобильно золото, находимое в этой стране, – гласит подпись на карте, – что он самый богатый и самый благородный король в тех краях» [128] .

Притягательность легенды вполне объяснима. К тому времени Европа практически истощила собственные золотые копи и отчаянно нуждалась в золоте, чтобы поддерживать ликвидность экономики. Две трети импортируемого ею золота привозили в сумах, переброшенных между горбами верблюдов, бороздивших пустыню Сахара, однако сами христиане практически не имели доступа в глубь Африки. Надежный доступ к источнику золота принес бы двойную выгоду: это обогатило бы страну Энрике и привело бы к обнищанию мусульманских купцов, получавших наибольшую выгоду от этой торговли.

Но местонахождение копей оставалось тщательно охраняемым секретом, и все растущее разочарование – вполне предсказуемо – сменилось хороводом домыслов и бредовых выдумок.

Начиная с IV века картографы Европы стали прочерчивать на картах невероятно длинную реку, которая практически разделяла Африку надвое с востока на запад. Река называлась Рио-дель-Оро, или Золотая река, и в середине континента на карте она расходилась на два рукава, которые, сливаясь вновь, образовывали большой остров, весьма похожий на пупок на теле Африки. Энрике был убежден, что именно там найдется искомое золото, и по мере того как его корабли заходили все дальше на юг, он начал мечтать, как поплывет по Золотой реке и сам зачерпнет от источника.

Но имелось одно вопиющее препятствие. Почти на каждой мировой карте Атлантика представляла собой небольшую лужицу голубизны слева, а под ней за край карты уходил африканский континент. Последним известным ориентиром был скромный выступ приблизительно в пятистах милях южнее Танжера под названием мыс Божадор [129] .

Само это название внушало страх поколениям моряков, и его окружали жутковатые легенды. Бескрайнее мелководье не позволяло подойти к побережью, не попав на мель. Бурные прибрежные течения уносили корабли в неведомое. В море изливались огненные потоки, от которых закипала вода. Морские змеи только и ждали, чтобы сожрать тех, кто вторгся в их владения. Из океана вставали великаны и поднимали корабли на ладонях. От палящего зноя белые люди обращались в черных. Повсеместно считалось, что ни один, отправившийся туда, не вернулся, чтобы поведать о своем приключении.

Но Энрике не желал отступать. Когда в 1434 году его оруженосец Жил Эанеш приплыл домой и признался, что его экипаж испугался приблизиться к жуткому мысу, принц отправил его назад с новым наказом не возвращаться, пока дело не будет сделано.

Небольшой кораблик Эанеша опасливо подползал к страшному мысу [130] . Волны и течения были сильными, тени с берега ложились далеко на воду, водяная дымка и туман затрудняли видимость, и чудилось, что направление ветров скорее всего помешает им вернуться домой. Но за красными дюнами мыса побережье тянулось с однообразной монотонностью. Опасности оказались мифом, возможно, распространяемым мусульманами, желавшими держать христиан подальше от своих караванных путей. Эанеш вернулся с победой и был посвящен в рыцари, а Энрике громогласно провозгласил, что тот, мол, превзошел поколения мудрецов и мореплавателей.