Звонок в дверь, Йоха идет открывать. На пороге длинный, худой парень широко улыбается, показывая абсолютное добродушие и отсутствие некоторых зубов.

– Я – Андрей, – отрекомендовался он.

– Йоха! – протянул руку Йоха. Пришедший крепко пожал ее.

– Проходи! – Они прошли в Йохину комнату, Андрей опустился на диван и сразу приступил к делу:

– Мне братишка говорил, ты можешь от Армии помочь отмазаться?

– А какие проблемы? – спросил Йоха, который был известен в своих кругах как виртуоз, избегающий любых призывов.

– Да вот, повестка пришла, а мне что-то не хочется… – замялся Андрей.

– Все проще простого! Тебе нужно сделать справку, что ты – дурак, – многозначительно напутствовал Йоха.

– Как?

– Очень просто. Идешь проходить медкомиссию и говоришь там невропатологу: «Доктор! Мне очень плохо, доктор!» И перечисляешь ему симптомы своей душевной болезни. Главное тут – не расколоться! Тебя направят в диспансер, на обследование. Твоя задача – убедить врачей, положить тебя туда. Человеческая психика – дело темное… Месячишко отлежишь, выйдешь со статьей. А потом – перекомиссия, но только через три года! Вот и все.

Андрей согласно кивает головой:

– Вот и ладушки! Я все понял, спасибо.

– Ты у Князьки оттягиваешься? – спросил Йоха.

– У него, в общаге. Хорошо! Песни поем, девчонки, опять же… Приходи!

Йохе только того и надо было!

– Приду! – быстро ответил он.

– А пошли сейчас, – предложил Андрей, – песен попоем… Тебе ж тут рядом.

– Гитара есть?

– А как же! Мы ж люди музыкальные.

– Пошли! – рванулся Йоха. Наконец, желанная общага из мечты превращалась в реальность.

Тут надо заметить, Йохе никак не везло с высшим образованием. В то лето он снова поступал, но не дотянул даже до экзаменов. На предварительном собеседовании ему непедагогично намекнули: «Юноша, вас ждут заводы!» Йоха обиделся. Конечно, он успел бы перебросить документы в Университет, там экзамены начинались позже, но… Девушка с длинными волосами цвета золота, что так красиво расчесывала их на балконе общаги, напротив Йохиного окна; девушка, учившаяся уже на втором курсе… Она уехала в Крым. Ах, Крым, Крым! Ну, какие могут быть экзамены?

Девушку Йоха не нашел, зато прибился к археологической партии, где и проработал до самой осени. Денег археологи не платили, сами работали из чистого энтузиазма. Но деньги Йохе и не нужны были. В лагере его кормили, давали сигареты и столько всего рассказывали! Йохина партия копала Херсонес, и это так увлекло Йоху, что он собрался, было стать историком. Договорился с руководителем партии, что его пригласят на следующий год. «Если будет куда приглашать, – грустно улыбнулся тот, – нет финансирования, а своими силами мы не потянем. Опять же, Украина… Но мы будем вас иметь в виду, молодой человек, – обнадежил он Йоху напоследок».

Так Йоха чуть не стал археологом.

На белом фоне мраморной стены, ветхой, как само время, отчетливо проступают письмена неизвестного мне языка. Я смотрю на них и думаю о сотнях лет ветра, дождя и соленого моря. Я вспоминаю о тысячах и тысячах рук, сначала строивших, потом пытавшихся разрушить то, что сейчас лежало передо мной в руинах. Безжалостное время все сделало за нас.

Что написал ты здесь, неизвестный мастер? Зачем понадобилось тебе брать в руки инструмент, и, напрягая мышцы, пробивать непослушный камень, навеки вбирающий твои неспокойные мысли? Для чего?

– Для чего творил я? Просто суть моя такова, что не мог жить, не создавая.

– Кому это нужно?

– Мне, в первую очередь! Тебе, если ты это читаешь через сотни лет, после оставленного здесь пота моих ладоней. Может быть еще кому-то? Не знаю. Не важно!

– Значит, жизнь твоя потеряла бы всякий смысл, не будь ты художником? Камнетесом? Может быть, поэтом?

– Я и то, и другое, и третье! Я – человек!

– Ты работал для славы?

– Нет…

– Ради денег?

– Что ты! Конечно, – нет!

– Тебя кто-нибудь просил об этом? Может быть, ты увековечил чьи-то стихи?

– Я не понимаю, чего ты хочешь, – вздохнул мастер, – Я просто пришел к этой стене, увидел ее, как писец видит чистый лист пергамента и не смог не вернуться. В голову мне пришла смешная мысль. Я представил себе стену через много веков, всю изъеденную солеными ветрами, пожелтевшую и грязную. Мрамор в паутине трещин: больших и маленьких и глупого человека, такого же, как я – давно ушедший.

Человек водит ладонью по осыпающейся каменной глыбе и читает, читает слова, что я решил сказать ему тогда, в мой день, под горячим весенним солнцем, глядя на сверкающий белый мрамор, отшлифованный лучшими мастерами моего города. Я принес инструменты и на девственной поверхности высек: