— Как! Вы все еще здесь?!

— Да, сэр. Мне нужно поговорить с вами.

— Тогда пойдемте. Постойте, мы пройдем через двор. Рабочие еще не вернулись, поэтому мы сможем спокойно поговорить. Эти ребята, как я понял, еще на обеде, — сказал он, закрывая дверь сторожки.

Он остановился поговорить с надсмотрщиком. Последний тихо заметил:

— Я полагаю, вы знаете, сэр, что этот человек — Хиггинс, один из лидеров Союза рабочих. Он произнес ту речь в Херстфилде.

— Нет, я не знал, — ответил мистер Торнтон, быстро оглянувшись на своего спутника.

Он знал Хиггинса только по имени, но слышал, что он большой смутьян.

— Пройдемте, — сказал он более резким тоном, чем раньше.

«Такие люди, как он, — подумал Торнтон, — мешают торговле и вредят тому городу, где живут. Они просто демагоги, рвущиеся к власти любой ценой».

— Ну, сэр! Чего вы хотите от меня? — спросил мистер Торнтон, повернувшись к Хиггинсу, как только они оказались в конторе фабрики.

— Меня зовут Хиггинс…

— Я знаю вас, — прервал его мистер Торнтон. — Чего вы хотите, мистер Хиггинс? Вот вопрос.

— Я хочу работать.

— Работать! Значит, ты — славный парень и пришел ко мне просить работу? И ты не страдаешь от избытка наглости — это очевидно.

— У меня есть враги и клеветники. Но я никогда не слышал, чтобы кто-либо из них называл меня чересчур скромным, — ответил Хиггинс. Его больше разозлил тон мистера Торнтона, чем его слова.

Мистер Торнтон увидел на столе письмо, адресованное ему. Он взял его и прочел. Закончив читать, он взглянул на Хиггинса и спросил:

— Чего ты ждешь?

— Ответа на вопрос, который я задал.

— Я уже ответил. Не трать мое время.

— Вы намекнули, сэр, на мою наглость. Но меня учили, что следует отвечать или «да», или «нет», когда меня вежливо спрашивают. Я был бы вам благодарен, если бы вы дали мне работу. Хэмпер может подтвердить, что я умелый мастер.

— Я бы не советовал ссылаться на Хэмпера, приятель. Я уже слышал больше, чем тебе хотелось бы.

— И все же я бы рискнул. Что обо мне могут сказать плохого? Я делал то, что считал правильным, даже во вред себе.

— Тогда тебе лучше пойти к Хэмперу, чтобы он дал тебе работу. Мне пришлось уволить сотню моих лучших рабочих только потому, что они пошли за тобой и тебе подобными. И ты думаешь, теперь я возьму тебя? С тем же успехом я могу кинуть горящую головню в хлопок.

Хиггинс повернулся, чтобы уйти. Потом, вспомнив о Баучере, он опять повернулся к мистеру Торнтону, решившись на величайшую уступку, на какую только был способен.

— Я обещаю вам, хозяин, что не скажу ни слова против вас, если вы будете справедливы к нам. И я обещаю больше — я обещаю, что, когда увижу, что вы говорите неверно и поступаете несправедливо, я сначала поговорю с вами лично, и это будет честное предупреждение. И если вы и я не сойдемся во мнениях о вашем поступке, вы можете уволить меня в течение часа.

— Ну и ну! Ты высокого мнения о себе! Хэмпер лишился такого человека! Как же он позволил такому мудрецу уйти?

— Ну, мы разошлись обоюдно, недовольные друг другом. Я не дал обещаний, которые требовались, а без этого они не захотели меня взять. Поэтому я могу принять любое другое предложение. И как я уже сказал, хотя мне не следовало этого говорить, я хороший мастер и надежный человек… особенно если удержаться от выпивки. И удержусь, пускай никогда не делал этого раньше.

— Чтобы отложить больше денег на другую забастовку, я полагаю?

— Нет! Я был бы рад, если бы до этого дело не дошло. Я приберег бы эти деньги для вдовы и детей человека, который сошел с ума из-за ваших штрейкбрехеров и потерял свое место из-за Пэдди, [42] который не мог отличить утка от основы.

— Ну, если у тебя такие добрые намерения, тебе лучше приняться за какое-нибудь другое дело. Я бы не советовал тебе оставаться в Милтоне. Тебя здесь слишком хорошо знают.

— Будь сейчас лето, — ответил Хиггинс, — я бы подался в Ирландию в землекопы, или на сенокос, или куда-нибудь еще и никогда бы не вернулся в Милтон. Но сейчас зима, а дети будут страдать от голода.

— Хороший землекоп из тебя бы получился! Ты бы не смог сделать и половины дневной нормы против ирландца.

— Я бы и оплату попросил за полдня вместо двенадцати часов, лишь бы сделать половину дневной нормы вовремя. Вы не знаете другого места, где они могли бы испытать меня, подальше от фабрик, если я, как вы говорите, «горящая головня»? Я бы согласился работать за любое жалованье, которое бы мне предложили, ради этих детей.

— Разве ты не понимаешь, кем будешь? Ты будешь штрейкбрехером. Ты будешь получать меньше, чем другие рабочие, — и все ради детей другого человека. Вспомни, как жестоко вы обошлись с беднягой, который тоже хотел заработать деньги ради собственных детей. Это вы, с вашим союзом, довели его до такого состояния. Нет! Нет! Если только вспомнить, как вы обошлись с бедными ирландцами… Я отвечаю «нет!». Я не дам тебе работы. Я не буду говорить, что не верю тебе. Мне ничего об этом не известно. Может, это правда, может, нет. Во всяком случае, это маловероятно. Разговор окончен. Я не дам работы. Вот и весь ответ.