Маргарет и Николас стояли у постели Бесси.

— Она сказала Мэри: «Не позволяй отцу пить». Это были ее последние слова.

— Ей теперь не больно, — пробормотал он. — Теперь ничто не причиняет ей боль. — Затем, повысив голос до жалобного плача, продолжил: — Мы можем ссориться и ругаться, мы можем мириться, мы можем голодать — но никакие наши несчастья теперь не тронут ее. Она уже получила свою долю страданий. Сначала тяжелая работа, потом болезнь — у нее была собачья жизнь. И умерла, так и не узнав ни малейшей радости! Нет, девушка, что бы она ни говорила, она ничего не узнает об этом. А я должен выпить, просто чтобы справиться с горем.

— Нет, — ответила Маргарет мягко. — Вы не будете пить. Если ее жизнь была такой, как вы говорите, она, во всяком случае, не боялась смерти, как некоторые. О, если бы вы слышали, как она говорила о будущей жизни, невидимой жизни с Богом, к которому она теперь ушла!

Он покачал головой, отведя взгляд в сторону от Маргарет. Его бледное, изможденное лицо глубоко поразило ее.

— Вы очень устали. Где вы были весь день? Не на работе?

— Разумеется, не на работе, — ответил он, коротко и мрачно усмехаясь. — Это не то, что вы называете работой. Я был в комитете, пытался заставить глупцов прислушаться к голосу разума. Этим утром, до семи, я был у жены Баучера. Она прикована к постели, но больше всего на свете хочет узнать, где шляется эта глупая скотина, ее муж, как будто я прячу его, как будто я могу охранять его. Проклятый дурак, он смешал все наши планы! На больных ногах я ходил повидать людей, которых не увидишь, потому что закон теперь против нас. И моей душе было гораздо больнее, чем ногам. И если бы я не встретил друга, я бы не узнал, что она умерла. Бесс, девочка, ты бы поверила мне, ты бы поверила, правда? — обратился он к безмолвному телу с исступленной мольбой.

— Я уверена… — сказала Маргарет, — я уверена, что вы не знали. Это произошло неожиданно. Но сейчас, вы понимаете, все будет иначе. Вы знаете, вы видите, что она лежит здесь, вы слышали ее последние слова. Вы не пойдете?

Он не ответил. В сущности, где еще он должен был искать утешения?

— Пойдемте ко мне домой, — наконец произнесла она и сама испугалась собственных слов. — По крайней мере, вы как следует поедите, что, я уверена, вам необходимо.

— Ваш отец пастор? — спросил Хиггинс неожиданно.

— Был, — коротко ответила Маргарет.

— Я пойду и выпью чаю с ним, раз уж вы пригласили меня. Мне всегда много чего хотелось сказать пастору, и мне все равно, проповедует он сейчас или нет.

Маргарет была озадачена. Он будет пить чай с ее отцом, который совершенно не готов принимать гостей — ее мать так больна, — это было бесспорно. И все же, если она сейчас отступит, будет еще хуже, чем раньше, — он пойдет в пивную. Она подумала, что, если бы она могла привести его к себе домой, это было бы большим достижением, что так она будет уверена, что в будущем не случится ничего непредвиденного.

— Прощай, девочка! Мы расстались с тобой. Но ты была благословением для своего отца с самого рождения. Благослови Бог твои бледные губы, девочка, на них сейчас улыбка. И я рад увидеть ее, хотя теперь я одинок и несчастен навеки.

Он наклонился и нежно поцеловал дочь, накрыл ее лицо и последовал за Маргарет. Она поспешно спустилась с лестницы, чтобы рассказать Мэри о своем приглашении. Она уговаривала Мэри пойти с ними, потому что ее сердце страдало при мысли, что придется оставить бедную любящую девочку одну. Но Мэри сказала, что у нее есть друзья среди соседей, которые придут и посидят с ней немного, все будет хорошо, но отец…

Ей хотелось сказать больше, но он уже стоял возле них. Он старался не показывать своих чувств, как будто устыдился, что поддался им, и даже пытался казаться веселым, что больше всего было похоже на «треск тернового хвороста под котлом». [29]

— Я иду пить чай с ее отцом, вот как!

Но, выйдя на улицу, он надвинул кепку низко на лоб и не глядел по сторонам, пока шел рядом с Маргарет. Он боялся расстроиться от слов, а еще больше от взглядов и сочувствия соседей. Поэтому они с Маргарет шли молча.

Когда они подошли к улице, на которой жила Маргарет, Хиггинс осмотрел свою одежду, руки и ботинки.

— Может, мне сначала почиститься?

Конечно, это было бы желательно, но Маргарет заверила его, что он сможет сначала пройти во двор, где ему будут предложены мыло и полотенце. Сейчас она не могла позволить ему ускользнуть от нее.

Следуя за прислугой по коридору и через кухню, он аккуратно наступал на каждую темную отметину в рисунке пола, чтобы скрыть свои грязные следы. Маргарет поднялась наверх. Она встретила Диксон на лестничной площадке:

— Как мама? Где папа?

Миссис Хейл устала и ушла в свою комнату. Она хотела лечь спать, но Диксон убедила ее прилечь на диване и принесла ей чай. Это лучше, чем все время лежать в кровати, мучась от беспокойства.

Пока все шло хорошо. Но где мистер Хейл? Он в гостиной. Маргарет вошла, чуть запыхавшись, и постаралась как можно короче рассказать о случившемся. Конечно, она рассказала не все. Ее отец был ошеломлен, когда она сообщила ему, что пригласила к чаю пьяницу-ткача и он сейчас ждет в кабинете. Маргарет горячо просила за Хиггинса. Кроткий, добросердечный мистер Хейл был готов утешить его в горе, но, к несчастью, Маргарет упомянула и о том, что Хиггинс пьет и она привела его к себе домой только потому, что это было последнее средство удержать его от выпивки. Одно вытекало из другого так естественно, что Маргарет едва осознала, что она сделала, пока не увидела легкое выражение отвращения на лице отца.