— Лейтенант милиции Аксенов у телефона.

— Вот что, лейтенант милиции, — сказал низкий мужской голос на другом конце провода. — В доме номер восемь по улице Петрова, в пункте сбора утиля, убили утильщика.

Трубку бросили на рычаг. Раздались короткие гудки.

Так вот оно, мое первое серьезное дело.

Но странно, мною вдруг овладело чувство неуверенности, страха, что я упущу что-нибудь важное, что-нибудь сделаю не так. В первый момент я предпочел бы, чтобы этот звонок оказался шуткой, чьим-нибудь неудачным и неостроумным розыгрышем. Такие вещи порой случались.

Но нужно было действовать. Не вешая трубки, я поручил одному из сотрудников выяснить, из какого телефона звонили только что в милицию, затем, как положено, доложил о звонке в оперативную часть Управления, а через пятнадцать минут вместе с заместителем начальника отдела Петром Ивановичем Кунгурцевым и двумя понятыми — дворниками дома № 8 по улице Петрова я входил в расположенный в глубине двора пункт сбора утиля, или, как его стали в последнее время называть, пункт сбора вторичного сырья. Почти одновременно во двор въехала вызванная нами машина «скорой помощи». Мой неизвестный абонент, к сожалению, не шутил. Но он ошибся: утильщик был еще жив. Впрочем, ошибиться было нетрудно. Пострадавший был без сознания, и только профессионально чуткое ухо врача смогло уловить в нем слабые признаки жизни.

Оба дворника немедленно признали в пострадавшем семидесятилетнего заведующего пунктом сбора утиля Семена Сергеевича Веселова. Осторожно, стараясь не касаться старика, я вынул из правого кармана его пиджака паспорт и затрепанную записную книжку, испещренную однообразными служебными записями:

Денег в кармане не оказалось, даже мелочи. И это наталкивало на мысль, что покушение на убийство было совершено с целью ограбления. Часов тоже не было, хотя на левой руке оставался явственный след от ремешка.

Веселов лежал на боку, придавив телом к полу правую руку. На его голове зияли две кровоточащие раны, нанесенные, по всей видимости, тяжелым и тупым предметом. Чем именно, нам долго гадать не пришлось. Минут через пятнадцать после осмотра помещения мы нашли в куче сваленного у двери тряпья молоток, очевидно брошенный убегавшим убийцей. Следов борьбы не было видно. Судя по характеру и расположению ран на голове, они были нанесены сзади, скорее всего неожиданно.

Когда Веселова увезли и подошла еще одна машина с сотрудниками Управления, мы приступили к более детальному осмотру помещения.

Это был полуподвал, сырой, почти без естественного света, как будто специально построенный для хранения утиля. Под самым потолком в стене, как раз напротив входной двери, было прорезано небольшое зарешеченное окно, выходившее на Кирпичный переулок. Размеры окна и толщина прутьев решетки исключали возможность проникновения в комнату этим путем. Подставив стул, я все же сделал попытку расшатать прутья, но они прочно сидели в пазах. Зато увидеть через окошко с переулка, что делается в освещенном подвале, можно было довольно легко даже находясь на некотором расстоянии от него.

В углах, на полу, в двух больших корзинах и в мешках было навешано, навалено, набросано огромное количество всякого тряпья, бумаги, поломанных детских игрушек, пустых консервных банок, помятых чайников. Однако беспорядок был только кажущимся. Все было рассортировано в соответствии с какой-то трудно уловимой для постороннего глаза системой.

— Семен Сергеевич был очень аккуратным человеком, — заявила дворничиха.

Тем удивительнее было видеть полураскрытый ящик стола, представлявший собой самую настоящую свалку. Нитки с иголками, смятые накладные, ножницы, несколько бутербродов, два носовых платка, пузырек с жидкостью, коробка со скрепками, карандаши, моток бечевки — всё в ящике было перемешано, перевернуто.

— Уж не искали ли здесь что-нибудь в спешке? — вслух подумал я. — Сам старик или его убийца?

Этот вывод напрашивался сам собой, и было удивительно, что никто, даже Кунгурцев, не подумал об этом.

— Может быть, вот это? — сразу же отозвался эксперт-криминалист, подавая мне сложенную вчетверо записку, выпавшую из деревянного стакана для карандашей, на котором эксперт искал отпечатки пальцев. Текст записки был предельно кратким:

Значит, не грабеж, а месть была причиной нападения на утильщика? Но за что же мстить семидесятилетнему старику, занимавшему более чем скромную должность?

«Быть может, у него были враги?» — подумал я и спросил дворничиху Елизавету Николаевну Соколову, которая дежурила сегодня и последняя из присутствующих разговаривала со стариком:

— Каков он был как человек? Наверное, как и большинство стариков, — несносный?

— Не сказала бы, — ответила Елизавета Николаевна. — Он такой безобидный, добродушный, кошки никогда не обидит, не то что человека. И такой подвижный, быстрый. Его ларь по сбору утиля в районе первое место занимал. Из-за денег его скорей всего стукнули. Они всегда у него водились. Я сама частенько к нему за займами бегала… Хотя больше тридцати — сорока рублей он вряд ли с собой носил, — добавила она, как будто за большую сумму уже можно убить человека.