Супруга чародея в повести Толстого рассказывала о себе, "что родилась в деревне, близ Праги, что она круглая сирота, что зовут ее Августа, но настоящее имя ее Мария".В конце повести она убежит от мужа-тирана и колдуна, по просьбе молодого барина Алексея Федяшева оживившего с помощью черной магии портрет его троюродной сестрицы, покойной княгини Прасковьи Павловны Тулуповой, а сам Калиостро со слугой-арапом будет с позором, "под свист и улюлюканье дворни" увезен из усадьбы, связанный, на мужицкой телеге, к смоленскому городничему и отправлен дальше по Варшавскому шляху Вот какой получилась графиня под пером графа Толстого: "Она была необыкновенно хороша собой. Светлые волосы ее были причесаны гладко и просто. Лицо ее, скорее лицо ребенка, чем женщины, казалось прозрачным, — так была нежна и чиста кожа; ресницы скромно опущены над синими глазами, изящный рот немного приоткрыт".

Сравним с описанием настоящей супруги мага, римлянки родом, Лоренцы Пеллегрини, она же Серафима Калиостро, урожденная принцесса Санта Кроче, в воспоминаниях барона Гейкинга: " Жена его по внешнему виду была особа перезрелая, красноватые глаза ее свидетельствовали о пролитых слезах, а осанка ея и речь, менее вульгарная, чем у мужа, выдавали одну из тех жалких комедианток, которых заставляют плясать против воли".

Гейкинг так и остался недоброжелателем Калиостро. Другим его врагом сделался прусский посланник граф Герц, который, по словам В. Зотова, " представил в суд ко взысканию долговое обязательство авантюриста на довольно значительную сумму, выданное им в Кадиксе прусскому консулу". По некоторым сведениям, вексель на сумму, эквивалентную 5 тысячам рублей, оказался поддельным. Как сказано в повести Кузмина, " барон Гейкинг и граф Герц злословили и острили насчет Калиостро во всех салонах. Сам Потемкин стал как-то неровен и не так часто беседовал с учителем, предпочитая почти открыто выставлять Лоренцу как свою любовницу. Это грозило скандалом. Кавалер Карберон, Мелиссино и другие друзья советовали Калиостро уехать, тем более, что Адам Понинский зазывал графа в Польшу, а шведский король Густав тоже передавал свое приглашение, специально прислав в Петербург полковника Толля. Проборовшись с врачами почти год, Калиостро выехал из Петербурга в апреле 1780 года, причем полиции донесли, что граф выехал из всех застав. Везде его видели, и везде он оставил свою подпись. Куда он выехал с заплаканной Лоренцой, было неизвестно, но приехал он тем же апрелем в Варшаву".

В. Зотов — с оговоркой, что " ему нельзя вполне доверять"— приводит почерпнутый из анонимного источника " M'emoire authentique pourseruir`a l’histoire du comte de Cagliostro (Strasbourg, 1786)рассказ, объясняющий " отчасти причину недолгого пребывания Калиостро в Петербурге и отъезда его из этого города, где ему не удалось осуществить свои планы и намерения": "Близкое знакомство Потемкина с женою Калиостро возбудило, по словам мемуаров, неудовольствие в одной высокой особе, и "принцесса" согласилась прервать связь с князем и уехать из столицы за известную сумму отступного. Авантюристка получила будто бы тридцать тысяч рублей, но при свидании с князем сообщила ему об этом, уверяя его, что разлука для нея была бы слишком тяжелой, предлагая возвратить сумму, присланную ей для выезда из столицы, лишь бы только не покидать ее так скоро. Всемогущий фаворит, польщенный такою бескорыстною привязанностью… к Петербургу, отвечал, что она может оставаться здесь сколько ей угодно, и возвратил тридцать тысяч, конечно из своей кассы. Но и протекция князя не помогла…"

Г.А. Потемкин. Неизвестный художник

Екатерина II была разгневана на князя Таврического и не только не пожелала допустить Калиостро до своей монаршей особы, но и позже давала о нем уничтожающие отзывы всем своим иностранным корреспондентам. "Я никогда его не видела, ни вблизи, ни издалека, да и не делала попытки увидеть, потому что не люблю шарлатанов", — напишет через год после отъезда Калиостро императрица.

В письме Циммерману из Петергофа от 8 июля 1781 года она пишет о Калиостро весьма нелицеприятно: "Он прибыл сюда, назвавшись полковником испанской службы и испанцем по рождению, распустив слух, что он колдун, мэтр колдун, который может показывать духов, и они ему подчиняются. Когда я это услышала, я сказала: прибыв сюда, этот человек совершил большую ошибку; нигде он не будет иметь менее успеха, чем в России; мы не сжигаем колдунов, за двадцать лет нашего правления было всего одно дело по обвинению в колдовстве, и тогда сенат потребовал доставить колдунов, и когда их привели, он признал их глупцами и полностью невиновными. Господин Калиостро, однако, прибыл в момент весьма благоприятный для него, в момент, когда несколько масонских лож, увлеченные принципами Сведенборга, хотели непременно видеть духов; они побежали к нему, ибо он утверждал, что владеет всеми секретами доктора Фалька, близкого друга Ришелье, который некогда посреди Вены заставил Ришелье принести жертву — черного козла; однако, на его несчастье, Калиостро не смог удовлетворить любопытство тех, кто хотел все пощупать там, где нечего ни смотреть, ни щупать. Тогда господин Калиостро начал свои чудесные секреты с исцелением: он утверждал, что извлек ртуть из ноги подагрика, но подлил ртути в таз, куда опустил ноги сего подагрика. Потом он сделал краски, которые ничего не красили, и химические действия, кои не действовали. Потом он долго ссорился с поверенный в делах Испании, который оспаривал его испанский титул и происхождение, а потом открылось, что он едва умел читать и писать. В конце концов, весь в долгах, он скрылся в погребе Елагина, где он столько шампанского выпил и английского пива, сколько мог; однажды, похоже, он превзошел пределы, т. к., выйдя из-за стола, вцепился в волоса секретаря; тот дал ему пощечину; началась драка. Елагин, утомленный этим братом подвальной крысы, и жалобами секретаря, и большим расходом вина и пива, убедил его вежливо сесть в кибитку, а не лететь по воздуху, как тот грозился, а чтобы кредиторы сей экипаж не задержали, он дал ему в сопровождающие инвалида, который с ним и госпожой графиней ехал до Митавы. Вот история Калиостро, в которой есть все, исключая чудесное.

В разгар судебного разбирательства по делу об ожерелье Марии-Антуанетты в Париже в 1785 году злопамятная Екатерина II писала своему европейскому корреспонденту доктору Циммерману, не стесняясь в выражениях: "Читала мемуар Калиостро, что вы мне послали, и если бы не была убеждена, что это честный шарлатан, то мемуар его меня бы в этом убедил; но почему парижский Парламент не призовет арабского переводчика, чтобы убедиться, что он не говорит по-арабски? Это гнусный проходимец, коего надобно повесить; это бы остановило новую эпидемию веры в оккультные науки, коими сейчас весьма увлекаются в Германии, в Швеции и которые и здесь начинаются, но мы наведем порядок.

В сноске, сделанной переводчиком писанной по-немецки книги Элизы Шарлотты фон дер Рекке о пребывании Калиостро в Митаве на русский язык, сказано: "Между тем не удалось Калиостро исполнить в Петербурге своего главного намерения, а именно уверить Екатерину Великую о истине искусства своего. Сия несравненная государыня тотчас проникла обман. А то, что в так называемых "Записках Калиостровых" ("Memoires de Cagliostro") упоминается о его делах в Петербурге, не имеет никакого основания. Ежели нужно на это доказательство, что Екатерина Великая явная неприятельница всякой сумасбродной мечты, то могут в том уверить две искусным ее пером писанные комедии: "Обманщик" и "Обольщенный". В первой выводится на театре Калиостро под именем Калифалкжерстона. Новое тиснение сих двух по сочинительнице и по содержанию славных комедий сделает их еще известнее в Германии".

Мстительная Екатерина II спустя пять лет после изгнания итальянского мага из Петербурга самолично сочинила о нем комедию под названием "Обманщик", а сразу же после ее успеха на сцене — и вторую пьесу, где вывела "магистра тайных наук" в виде шарлатана Калифалкжерстона."… Должна сказать вам, что появились две русские комедии, одна под названием" Обманщик", другая — "Обольщенный", первая изображает Калиостро в его настоящем виде, а вторая — поддающихся его обману. Публика наша в восторге от них, и они действительно очень забавны. Я говорю вам об этом для того, чтобы вы знали, как относятся у нас к иллюминатам; говорят, они пользуются удивительным успехом в Германии, я думаю, что это ради моды, так как французы без ума от них", —напишет Екатерина 10 января 1786 года Циммерману о своих творениях. В ответном письме Циммерман рассыпался в похвалах. По его просьбе Екатерина отдала обе пьесы на перевод, и в 1786 году они были переведены на немецкий язык Арндтом и напечатаны в Германии, а "Обманщик" в 1787 году был даже издан в другом немецком переводе берлинским книгопродавцем и другом драматурга Лессинга Фридрихом Николаи, хотя, по суждению Зотова, "комедия эта, конечно, очень наивна в литературном и неуклюжа в сценическом отношении.