— А наши ночные сторожа? — не отступал аббат Симон. — Вот у кого была прекрасная возможность совершить это ужасное преступление и остаться вне подозрений! Они у нас, можно сказать, живут, изредка покидая стены обители.

— Кстати, я совсем упустил это из виду, — открыл глаза викарий. — Вот мы и начнем опрос с них и прямо сейчас.

Мохнатый черный клубок в груди аббата перестал шевелиться — может, он слишком все драматизирует? Отец-настоятель успокоился и даже пожурил викария:

— Вот видите! А вы сразу братию подозревать.

Матье де Нель, кажется, хотел что-то ответить, но промолчал.

Сторожей в аббатстве было двое: старик по имени Дидье и его молодой напарник Пьер, оба миряне.

После Повечерия 17 монах-привратник запирал ворота обители и отправлялся на покой в привратницкую. С этого времени и до Утрени жизнь в аббатстве замирала, если не считать ночных церковных служб.

Впрочем, сторожей это не касалось. В сопровождении собак они обязаны были несколько раз за ночь обходить весь монастырь. Осматривали все, кроме клуатра, но особенно проверяли винодельню с тех пор, как однажды утром на капитуле не досчитались одного монаха. Постель в его келье оказалась неразобранной, и отец-настоятель из сторожей едва душу не вытряс, допытываясь, не они ли тайком выпустили ночью беглеца.

Переполох закончился, когда келарь догадался заглянуть в винодельню. Там среди чанов с бродящим вином и обнаружили таинственно пропавшего собрата, он мирно похрапывал прямо на земляном полу, блаженно улыбаясь приятным сновидениям.

В остальном же ночная служба сторожей была необременительной. Если вдруг кому-то вздумалось искать пристанища в обители после Повечерия, Дидье звал брата-госпиталия, от которого зависело пускать ночного гостя в обитель или нет. А в дневное время, отоспавшись, он частенько помогал в кузнице или мастерских, в отличие от Пьера, предпочитавшего быть поближе к кухне или пекарне.

Пьер чувствовал себя неуютно в покоях аббата, стараясь не наступать грязными башмаками на ворсистый ковер, он все время переминался с ноги на ногу. Викарий наморщил длинный нос — от сторожа несло псиной.

— Сын мой, — строго обратился к Пьеру аббат, — господин викарий хотел бы задать тебе несколько вопросов. Потрудись отвечать на них ясно и правдиво, помня о том, в каком месте ты находишься.

Пьер покраснел, сглотнул, стараясь унять, ходивший ходуном кадык и неуверенно кивнул лохматой головой.

— Ты давно служишь в аббатстве? — подавшись вперед, спросил Матье де Нель.

Пьер сжал в руках шапку так, что побелели костяшки пальцев.

— Лет семь, святой отец.

— Стало быть, ты хорошо знаешь здешнюю братию. Настолько хорошо, что сможешь, если случится, узнать любого из монахов даже в темноте?

Аббат Симон беспокойно заерзал в кресле. Матье де Нель, проигнорировав озню аббата, встал и подошел вплотную к сторожу. Тот потупился, не выдержав пристального взгляда викария.

— Думаю, смогу, святой отец, — Пьер почесал грязной пятерней лохматую макушку.

— А вот, скажи-ка, Пьер, не видел ли ты, кого-нибудь из монахов на колокольне, скажем, между отходом ко сну и Полунощницей 18 , кроме пономаря, разумеется?

— Н-нет, святой отец, никого я не видал, — сторож еще ниже опустил голову, пряча глаза.

— Ну, а между Полунощницей и Утреней 19 ? — не сдавался викарий.

Пьер бросил исподлобья тревожный взгляд на аббата.

— Тоже никого, да и нет привычки у братии разгуливать по ночам. В обители устав соблюдается строго, — затараторил он.

Аббат Симон одобрительно кашлянул.

— Хорошо ли ты знал брата Жана? — зашел с другого конца викарий.

— Это того, что с колокольни свалился?

— Его самого.

Пьер переступил с ноги на ногу.

— Знал, конечно. Мы ведь в одно время сюда пришли.

— Вот как! Значит, пономарь поступил в вашу обитель семь лет назад? — викарий повернулся к аббату.

— Да, это так. Но я не понимаю…

— Нет-нет, я всего лишь хотел узнать побольше о покойном, — успокоил викарий, начавшего проявлять признаки раздражения, настоятеля. — Все же, Пьер, может этим утром ты заметил что-нибудь необычное?

— Нет, святой отец, все было, как всегда, — пробормотал Пьер.

— Значит, как всегда, — подвел итог викарий, возвращаясь к креслу. — Ну, что ж, ступай.

Сторож облегченно вздохнул и вытер рукой вспотевший лоб. Рукав его старой куртки при этом приподнялся, и взору викария открылась нечистая повязка со следами засохшей крови на ней.