— Знаешь, — сказала Наталья, — мне вчера странный звонок был…

«Ну, Бородуля! — раздраженно подумал Борис Романович. — Ну, скотина, и до Наташки уже добрался! Нет, я тебе этого не прощу. Ты у меня об этом всю жизнь жалеть будешь! Ну, Бородуля!»

— Кто звонил-то? — поинтересовался он, вновь нежно и настойчиво привлекая ее к себе.

— Ты знаешь… — Наталья ткнула сигаретой в пепельницу и свободной рукой на ощупь поставила ее на тумбочку. — Дурацкий какой-то звонок. Я уж потом полночи голову ломала, так и не поняла, кто это мне звонил. Голос мужской, но абсолютно незнакомый. Я бы вспомнила, если бы звонил кто-нибудь знакомый. У меня память на голоса хорошая.

Она доверчиво прижалась к груди Даосова, нежно перебирая пальцами курчавые волосы его бородки. Ощущение было приятным. Округлые груди любовницы задорно уткнулись в. грудь Бориса Романовича, и это вновь побуждало его к активным разведывательным действиям.

— О чем хоть разговор шел, лапа? — ощущая легкое, невнятое беспокойство, спросил Даосов.

— Да не было никакого разговора! — с видимой досадой сказала Наталья. Видно было, что беседа ее отвлекала от более приятного занятия. — Поднимаю трубку. Спрашивают:

«Это квартира Пригорницкой?» «Пригорницкой», — говорю. Этот самый тип, что звонил, поздоровался и говорит, мол, знаем мы о ваших отношениях с Борисом Романовичем Даосовым. Неприятности у него, говорит, в скором времени серьезные будут. Вы уж ему посоветуйте, чтобы мужик не артачился и посговорчивее был. И ему хорошо, и вам вреда особого не будет. Сказал и трубку положил. А сегодня тебя увидела, лица на тебе нет. Вот я и подумала, что у тебя неприятности начались. Кто это мог звонить, Боречка?

Рука Бориса Романовича замерла.

«Бородуля! — утвердился он в своих мыслях. — Нашел, гнида, слабое место! Со мной у него не получилось, так он Наталью запугивать начал, чтобы она мне пожаловалась, а я за нее испугался. Если его не остановить, он Наташку вполне может захватить в качестве заложницы. Вот сукин кот!».

Захотелось действовать немедленно, и Даосов даже сел на постели, свесив ноги. Нехорошие чувства обуревали царицынского реинкарнатора! Даже пальцы в кулаки сами собой сжимались.

— Куда ты собрался? — удивилась Наталья. — Поздно уже. «И в самом деле, — подумал Борис Романович. — Куда это я? Все равно с Шустриком мы на послезавтра договорились. Ладно. — Он снова опустился на постель. — Послезавтра мы с Бородулей поговорим. И с его орлами тоже».

Он снова лег в разворошенную постель, глядя в потолок.

Некоторое время он лежал, сладостно представляя, как отомстит Бородуле и его браткам.

— Боря, — тепло дохнула ему в лицо Наталья. — Это так серьезно?

— Ерунда все это, — сонно пробормотал Даосов. — Не волнуйся, скоро они от тебя отстанут. Все это семечки, лапа!

Потом они снова занимались любовью, и любовь вполне естественно перешла в здоровый и глубокий сон.

А во сне к Даосову пришел уже знакомый черт.

— Грешишь? — вполне дружелюбно поинтересовался он, кося заинтересованным глазом на спящую Наталью.

— Да какой же это грех? — удивился Даосов. — Она не замужем, я разведен.

— Да я не о том, — развязно сверкнул клыками черт. — Этого хоть сто порций. Гордыня тебя обуяла, Даосов. Божественные функции себе присваивать начинаешь. Все под себя гребешь. А Бог, между прочим, делиться велел. Плохо тебе будет, Даосов, ой плохо!

— Слушай, — попросил Борис Романович. — Завязывай со своими непонятками. Ты можешь что-то по делу сказать? Если тебя для делового разговора послали, так говори, не выеживайся. Спать хочется. И косяки зря не кидай, хвост оторву, понял?

Черт присел на постели. Хвост его нервно постукивал по полу.

— Значит, козыри тебе на стол выложи? — с наглой улыбкой спросил он. — А ху-ху по хо-хо не хочешь?

— Сгинь! — приказал Даосов устало. — Надоело твое рыло разглядывать!

Черт покорно сгинул.

— Ты еще пожалеешь. Даосов!, — зловеще сказал он на прощание.

С левой стороны тепло и пушисто заворочалась Наталья, жарко и влажно прижалась к Даосову и сонно пробормотала:

— Псих ты, Даосов. Вот уже и во сне разговаривать стал…

Даосов на эти слова только вздохнул, крепче прижал Наталью к груди и начал привычно выстраивать вереницу Будд, хмурых и недовольных столь бесцеремонным отношением к себе.

Уснул он не сразу, а проснулся рано — молоковоз во дворе сигналить начал.