На входе в ресторанчик я столкнулся с девушкой-француженкой. Рассыпавшись в извинениях, помог ей подняться с пола, на который уронил, и предложил пройти ко мне в комнату, где я принесу более глубокие извинения.

Утром Роземблюм ходил разъярённый по моему номеру и зло тряс кипой фотографий, что держал в левой руке. Под конец добавив:

— …я теперь понимаю, почему мне приказали глаз с тебя не спускать и назвали стихийным бедствием!.. И скажи своей девке, чтобы хотя бы простыню на себя натянула, а то выставила свою филейную часть!

Весь этот пятиминутный монолог я выслушивал сидя на кровати с индифферентным видом. Когда наступила кратковременная тишина, спросил:

— А что, уже утро?

— Что-о-о?! А ну марш в душ, чтобы ты через пять минут стоял в фойе с бодрым видом!.. Марш!

Накинув на девушку простыню (та закрыла голову подушкой, чтобы не слышать вопли Роземблюма), я выполнил приказ старшого и залез под холодный душ.

Через пять минут я действительно стоял в фойе, чувствуя себя не слишком уютно под пристально-завистливыми взглядами сослуживцев, и с бодрым любопытством осматривался, изредка бросая преданные взгляды на Роземблюма. Кстати, только мы трое с Андреем и Романов выглядели на все сто: в чистой форме, в натертых до зеркального блеска форменных туфлях — остальные на нашем фоне не так смотрелись. Похоже, никто больше не догадался воспользоваться местной химчисткой. Ничего, завтра всё будет нормально. Просвещу про подробности местной сферы обслуживания отелей.

— По машинам, — скомандовал старшой, и мы направились к входу.

К моему удивлению, на улице были не только наши машины, но и четыре полицейских мотоцикла сопровождения. Видимо, чтобы мы добрались быстрее. Заняв свои места, мы поехали в департамент жандармерии, где, как сообщил сотрудник, что отвечал за наше взаимодействие с МВД, находятся все уголовные дела по тем преступлениям, что мы должны расследовать.

Вечером этого же дня. Здание контрразведки Французской республики.

Невысокий француз в форменном мундире капитана подошел к стенду и посмотрел на шесть прикрепленных фотографий, где были изображены члены советской следственной группы.

— Господин капитан, полковник Девон, — сообщил заглянувший в кабинет еще один сотрудник, и тут же посторонился, пропуская полковника.

— Докладывайте, Маришаль, — приказал Жак Девон, проходя в кабинет и кладя форменную фуражку на стол. Он сел на стул и поправил брюки с идеальными стрелками. — Что у нас по русским? Есть новости?

— Так точно, господин полковник. Как мы и ожидали, британцы пытались подвести к русским своих людей под видом переводчиков, но мы не дали этого сделать и заменили их на своих. Надо сказать, британцам это очень не понравилось.

— Это хорошо, — зло усмехнулся Девон. Его нелюбовь к британцам была общеизвестна. — Держите меня в курсе всего. По русским приказ такой: не дать британцам сорвать их работу. Изолировать их от влияния британцев. Это ясно?

— Так точно, господин полковник, — вытянулся капитан.

— Работайте, — приказал полковник и, подхватив фуражку со стола, так же стремительно покинул кабинет.

Про следующие три дня особо рассказывать нечего. Мы пахали, мы реально пахали, переворачивая горы уголовных дел, вчитываясь во всё, что там было. Мне-то ладно, я без переводчика (только на прописных иногда спотыкался, пытаясь разобрать, что за слово там написано), а вот остальным парням было тяжелее. Мало того, каждый день Капитону Апполикарповичу приходилось встречаться с прессой и понемногу выдавать информацию. Речь, понятное дело, писал ему я по нашим наработкам. Раскрывали мы, конечно, не всё, мелочь, но уже стало понятно, что не зря работаем. Посол, который и инициировал наш приезд, ходил гоголем и гордо, на всех поглядывал, давая интервью и сообщая, что он убеждён в успехе нашей работы. Он явно готовился почивать на лаврах после нашей победы, то есть поимки преступника. Убежден, что на него как на инициатора нашего приезда посыплется град наград и благоговений от правительства республики. Честно скажу, посол рискнул и выиграл, хотя он пока об этом только догадывался.

На четвертый день я сделал вид, что расшифровал схему работы маньяка по временным датам, и сообщил Роземблюму, что предположительно завтра будет новое преступление. На самом деле тот работал хаотично, и вычислить день его следующей работы было невозможно, но мне нужно было играть на публику, вот и пришлось это придумать. Естественно, в прессу такую информацию не пропустили, но зато когда старшой рассказал о нашем предположении на совещании, что завтра случится очередная жертва, это вызвало фурор среди французских полицейских чинов.

Сложив руки на груди, я стоял у входа в зал, где были собраны полицейские чины на секретное совещание, и изредка одобрительно кивал, слушая речь Роземблюма. Мы вчера в отеле полночи убили, приготавливая ее.

Под конец старшой добавил, что по нашим прикидкам, через два-три дня мы вычислим маньяка, отчего переводчик слегка поперхнулся. Среди полицейских это вызвало эффект разорвавшейся бомбы. За эти четыре дня они настолько привыкли верить словам Роземблюма, которые впоследствии стопроцентно сбывались и подтверждались, что почти все сразу поверили его словам. Некоторые бросились пожимать ему руки, но старший чин быстро навел порядок и вернул всех в рабочее русло. Где работал маньяк, мы знали: на карте, что висела в зале, был обведен полукруг в треть Парижа, так что нужно было усилить патрули в этих районах, чтобы не допустить новых жертв. Требовались усиления из соседних районов. Этим полицейские и занялись.