На забияке была та же одежда, что и в момент исчезновения, но теперь она промокла от пота.

«Теперь я вспомнил, как он выглядел», — первым делом пришло Кевину в голову. А потом накатил ужас.

Бертрам в ярости бросился на своего врага, но натянувшиеся цепи удержали его. Ноги, руки и шею хулигана охватывали тяжелые черные оковы, лязгавшие, как огромные вставные челюсти. Они надежно приковывали жертву к неровным стенам из раскаленного, черного, дымящегося камня, сменившим стенки шкафа. В похожем на стекло обсидиане отражались далекие огни.

Именно так Кевин и представлял себе ад.

Если, конечно, не считать рыбы.

В Бертрамовом аду рыба была повсюду: билась у его ног, падала ему за шиворот. И вся она пахла хорошо пожеванной фруктовой жвачкой. Должно быть, это был худший кошмар хулигана.

— Мидас, ты труп! — завопил Бертрам. — Попадись мне, и ты труп! Ты заплатишь! — Потом его лицо изменилось. Беснующегося демона сменил напуганный тринадцатилетний мальчик, отчаянно зашептавший: — Пожалуйста! Пожалуйста, Кевин, помоги мне! Мне так страшно! Пожа-а-а-алуйста!

— Прости! — крикнул горе-волшебник. — Я не хотел! Я даже не знал, что ад вообще существует!

Лицо Бертрама снова изменилось. Оскалившись, он рванулся вперед, как безумный, и повис на цепях, которые, казалось, могли удержать и мамонта:

— Идиот! — прорычал хулиган. — Все это создал ты сам! Специально для меня!

Кевин знал, что это была правда. На что бы ни были похожи другие миры, эта версия ада и вправду предназначалась специально для Бертрама.

Ярость хулигана потухла, и он снова стал просто мальчиком:

— Пожалуйста, Кевин, пожалуйста, — прохныкал он. — Я буду хорошим, я буду твоим другом, только вытащи меня отсюда!

А что, если попытаться войти в шкафчик и вытащить его? Сработает ли?

Бертрам протянул руки к своей бывшей жертве, а горе-волшебник попытался дотянуться до его потных, дрожащих пальцев.

Но в его руках оказалась только старая зимняя куртка, лязгающие цепи обернулись вешалками, раскачивавшимися от дувшего из открытого окна ветра, а сам мальчик стоял в пижаме около шкафа.

Впечатления сна и лицо Бертрама уже блекли в памяти, но Кевин чувствовал, что это был не просто ночной кошмар. Дело не только в его ощущениях: по дому все еще витала ужасная вонь гнилой клубники.

Мальчик целую вечность простоял у кровати сестры, не осмеливаясь ее разбудить. В конце концов она сама проснулась и увидела брата, застывшего у ее изголовья наподобие маньяка-убийцы. Девочка опешила, а потом со злости швырнула в него подушкой:

— Думал напугать? Не вышло, — заявила она. — Так что убирайся.

Кевин не шелохнулся. Тэри принюхалась:

— Фи! Что за вонь? Братишка, ты испортил воздух?

— Нет. Тэри, — сказал тот дрожащим голосом, — мне нужно поговорить с тобой.

— Черт возьми, сейчас три часа ночи!

Она окинула его взглядом. Наверно, и в темноте было видно, как он напуган. Мальчик снял очки, оставив их у себя на столе, подальше от розетки, и теперь гадал, насколько жалко выглядит. Что-то было не так. Он уже не мог обходиться без очков. Когда-то все было хорошо и без них. Но он уже даже не помнил, на что это было похоже.

— Волнуешься из-за Николь? — спросила сестра. — Сам знаешь, ты ей нравишься.

Кевин кивнул. Теперь-то он это понял. Должно быть, очки не меняли сознания Николь, потому что им это не требовалось — он и так ей нравился. Конечно, из этого не следовало, что девочка была готова признаться в этом хотя бы самой себе. Но теперь все пошло насмарку.

— Не только, — сказал он вслух. — У меня проблемы, Тэри.

Девочка окинула его долгим взглядом:

— Что-то случилось? — прошептала она. Брат кивнул. — Забирайся. — Тэри кинула мальчику свою любимую подушку, и тот запрыгнул на кровать и уселся, подтянув колени к груди. Конечно, большую часть времени девочка доставляла Кевину сплошные неприятности, но, в конце концов, это входило в обязанности старшей сестры. — Рассказывай. С самого начала.

— Ты мне не поверишь.

Но на ее лице было написано: поверит. Неважно, как глупо и неправдоподобно это будет звучать.

— Я пойму, что ты говоришь правду, — сказала Тэри и добавила: — А если ты разбудил меня среди ночи, чтобы наврать с три короба, я тебя вздую.

Она взяла его замерзшую ногу и принялась растирать ее ладонями.

Кевин рассказал сестре все с самого начала, и, хотя слова ее ненормального брата противоречили здравому смыслу, девочка сделала самую прекрасную вещь, на которую только способна сестра. Она предпочла поверить брату.