Шрифт:
Вероятно, в доме Пономаревых также блюли старинный трогательный обычай, и двадцать пятого марта птенчик Делии получил свободу. К этому времени пушкинские стихи еще не существовали и ни о каком конкурсе речи не могло быть. Когда же они стали известны в Петербурге — а это произошло в начале июня или еще позже, когда их напечатал у себя Булгарин, — тогда, по-видимому, у Пономаревой возникла мысль о петербургском варианте этого лирического сюжета, и Дельвиг — ближайший друг Пушкина — был вызван на ристалище. Он воспользовался случаем и обратил свои стихи к виновнице торжества, включив в них любовное признание.
Лирический роман развивался крещендо, сопутствуя реальному.
Перелом в этом последнем наступил с выздоровлением Дельвига. Его весенние стихи — своего рода «песнь торжествующей любви». Такие лирические дневники чаще всего удерживают подлинные бытовые детали.
В «Романсе», приведшем в восхищение Пушкина в южной ссылке, — ранняя весна:
Прекрасный день, счастливый день: И солнце, и любовь! С нагих полей сбежала тень — Светлеет сердце вновь! Проснитесь, рощи и поля; Пусть жизнью все кипит: Она моя, она моя! Мне сердце говорит.Три «Романса», созданных, по-видимому, почти одновременно, — апофеоз счастливой любви:
Не говори: любовь пройдет, О том забыть твой друг желает; В ее он вечность уповает, Ей в жертву счастье отдает. Зачем гасить душе моей Едва блеснувшие желанья? Хоть миг позволь мне без роптанья Предаться нежности твоей.И следующий:
Только узнал я тебя — И трепетом сладким впервые Сердце забилось во мне. Сжала ты руку мою — И жизнь, и все радости жизни В жертву тебе я принес. Ты мне сказала «люблю» — И чистая радость слетела В мрачную душу мою. Молча гляжу на тебя, — Нет слова все муки, все счастье Выразить страсти моей. Каждую светлую мысль, Высокое каждое чувство Ты зарождаешь в душе [208] .208
Там же. C.172–173.
В этом апофеозе меньше всего говорит чувственная страсть, — и недаром в сознании поэта словно всплывает мелодия почти молитвенного гимна Жуковского:
Имя где для тебя? Не сильно смертных искусство Выразить прелесть твою!Эти стихи не были еще напечатаны, но, может быть, Дельвиг знал их от Жуковского, — а может быть, читал их немецкий оригинал. Кажется, стихи эти Жуковский посвятил Машеньке Протасовой-Мойер: когда она умерла в марте 1823 года, рукопись нашли в ее портфеле [209] .
209
«К ней» (1810–1811). См.: Жуковский В. А.Соч.: В 3 т. М., 1980. Т. 1. C.262, 406 (примеч. И. М. Семенко). Об истории и источнике («Ihr» Г.-В. Ф. Ульцена) см.: Зейдлиц К. К.Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. СПб., 1883. C.47: Секе Дьердь. Об источнике стихотворения В. А. Жуковского «К ней» // Рус. лит. 1971. № 1. C.161–162.
Весной 1823 года в светских гостиных, кофейнях, ученых обществах Петербурга читают самую популярную книгу после «Истории» Карамзина — «Полярную звезду» Бестужева и Рылеева, объединившую лучшее в словесности обеих столиц.
Дельвиг и Баратынский — в числе «вкладчиков». Баратынский помещает здесь послание «К Дельвигу». Участвуют и прежние члены «Сословия друзей просвещения»: сам Измайлов, Панаев, Остолопов, Сомов. Но этого мало: на страницах альманаха появляется стихотворение, адресованное самой Софье Дмитриевне.
Оно принадлежало приятелю Дельвига и Баратынского — Петру Александровичу Плетневу и называлось «В альбом (С. Д. П-ой)»:
По слуху мне знакома стала ты, Но я не чужд в красавиц милой веры — И набожно кладу свои цветы На жертвенник соперницы Венеры. Так юноша спешит в Пафосский храм И на огне усердною рукою Сжигает он душистый фимиам, Хотя не зрит богини пред собою [210] .210
Полярная звезда, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым / Изд. подгот. В. А. Архипов, В. Г. Базанов и Я. Л. Левкович. М.; Л., 1960. C.74.
Стихи и в самом деле были написаны заочно. Во всяком случае, автограф их в альбоме Пономаревой имеет дату: «20-го ноября 1823» [211] . Это время записи, ибо книжка «Полярной звезды» с печатным текстом мадригала вышла в декабре двадцать второго года. Стало быть, он существовал уже осенью.
Но если так, то от него тянутся незримые нити к другому стихотворению, приблизительно того же времени, — стихотворению Рылеева, не законченному или даже не написанному, известному лишь в черновом наброске:
211
ЦГАЛИ, ф. 1336, оп. 1, № 45, л. 27 об.
Стихи давались трудно; Рылеев писал и зачеркивал:
[Дивлюся вкусу твоему] Люблю любовь твою к искусствам [Давно] завидую уму И [благородным сердца] чувствам И пылкости прекрасных дум.Так пишут о человеке по рассказам, по-видимому, неоднократным и восторженным, стирающим черты живого облика. Рылеев был вообще не мастер на мадригалы, тем более людям едва знакомым или вовсе незнаемым. Он отбрасывает начатое и оставляет две строки: