О последующих событиях вскоре написали газеты всей страны. Каждый школьник узнал об «осаде Сидней-стрит» и о той роли, которую сыграли в этой операции шотландские гвардейцы и Уинстон Черчилль. За полицейскими кордонами с двух концов улицы росли толпы, и сдерживать их становилось все труднее. Каждый наш выстрел люди поддерживали ободряющими криками. Не верилось, что это происходит в сердце Лондона мирным утром, в то время как клерки и торговцы направляются в свои конторы и лавки, а дети спешат в школу. Теперь многие забыли о своих повседневных обязанностях и напряженно следили за разворачивающейся у них на глазах драмой.

Стоя рядом с Холмсом под прикрытием колонны, я поражался тому, как невозмутимо иные жители Сидней-стрит занимаются бытовыми делами, пока две противоборствующие стороны ведут перестрелку. Пожилая женщина в шали перешла дорогу близ дома номер 100, чтобы забрать выстиранное белье. Свистящие пули смутили ее так же мало, как если бы это был падающий снег.

В воротах углеторговца стоял, опираясь на палку, молодой репортер — первый из прибывших газетчиков. Он едва не потерял равновесие, когда его трость надвое разломила шальная пуля. Еще несколько дюймов, и она отняла бы у мира будущего знаменитого журналиста и писателя сэра Филипа Гиббса. Другой выстрел пришелся в стену: от угла отлетело несколько камешков, один из них упал возле меня, а другой ударился о металлическую каску вздрогнувшего от неожиданности полицейского. Вскоре сырой воздух наполнился едким запахом жженого кордита, от которого у всех стало свербеть в горле. На залпы солдатских винтовок осажденные анархисты по-прежнему отвечали пистолетной пальбой. Нам приказали отойти назад.

Для иронических наблюдений было не время, и все же я не мог не заметить, что в одном из чердачных окон здания, где укрывались преступники, пестрела табличка с изображением британского флага и надписью: «Пошивочная мастерская „Юнион Джек“» [37] . Сегодняшний день едва ли сулил хозяину хорошую выручку!

Репортеров становилось все больше — к огромной радости хозяина «Восходящего солнца». Он все-таки сдал им крышу своего заведения. Капитан Нотт-Бауэр, глава городской полиции, стоял рядом с нами, наблюдая за фасадом дома номер 100, меж тем как его инспектор выстраивал оцепление с тыла, чтобы помешать осажденным уйти или получить подкрепление. Действенность этой меры, однако, не представлялась бесспорной: загнанные в угол анархисты наверняка стали бы стрелять с соседних крыш или через сточные трубы, как поступали повстанцы в России.

Только теперь журналистам сообщили, что в операции участвует Шотландский гвардейский полк, а руководит ею сам министр внутренних дел. Я услышал разговор мистера Черчилля с лейтенантом Россом, который спросил, не отправить ли отряд на штурм домов Мартина.

— Вздор! — энергически рыкнул Черчилль. — Неужели вам не ясно, что эти узкие лестницы и запутанные коридоры — мышеловка для ваших людей? Бандиты только и мечтают вас туда заманить. В случае штурма я обещаю вам самые прискорбные потери. У вас всего двое сержантов и девятнадцать солдат. Нельзя рисковать ни одним из них. Нет уж, сэр, стойте там, где стоите.

Строго говоря, шотландские гвардейцы вовсе не стояли: они стреляли по окнам осажденного дома, лежа на опрокинутых щитах для расклеивания газет. Анархисты успели многократно перезарядить свои пистолеты. Иногда обгоревшие лоскуты занавесок разлетались в стороны, открывая руку, сжимающую оружие. Однажды я увидел профиль оборонявшегося: на долю секунды выглянув наружу, он тут же скрылся, поскольку находиться на линии непрерывного огня противника означало верную смерть.

Пистолеты стрекотали так ожесточенно, что в этом аду каждый из нас с трудом мог слышать собственный голос. Мятежники палили либо стоя в простенках между оконными проемами, либо из глубины комнаты, наугад. Многие, очевидно, перебегали от окна к окну. Один из анархистов стрелял с высокой точки, — наверное, для этого ему пришлось взобраться на стул или стремянку.

Я увлекся сражением и не заметил, как Шерлок Холмс куда-то ушел. Когда я наконец обернулся, он уже приближался ко мне.

— Я разговаривал с Вудхаусом, — сказал мой друг. — Черчилль требует, чтобы сюда доставили полевое орудие с экипажем из полка конной артиллерии, который стоит в Сент-Джонс-Вуде. Это никуда не годится. Здесь Лондон, а не Москва и не Одесса.

Осажденные по-прежнему не показывались из своей крепости, если не считать рук и лиц, изредка мелькавших за развевающимися занавесками. В открытые ворота пивоваренного завода залетела пуля, запахло газом. Холмс внимательно посмотрел на чердак, где находилась портняжная мастерская. Думаю, в ту минуту никому, кроме него, не было дела до верхних этажей: все прочие взоры были устремлены на окна, из которых стреляли анархисты.

— Я скоро вернусь, — сказал он.

Мне подумалось, что мой друг собирается разыскать запропастившегося куда-то Лестрейда или Майкрофта, если он прибыл из Уайтхолла.

— С чего это Холмс вдруг вспомнил Москву и Одессу? — спросил я у капитана Нотт-Бауэра, стоявшего рядом.

— Оглянитесь по сторонам, — мрачно ответил он. — Женщины прильнули к окнам, мужчины и мальчишки расселись на крышах. На улице собрались толпы людей. Если мы начнем палить отсюда из артиллерийских орудий, во все стороны полетят осколки снарядов и обломки кирпичей. Жертв будет не счесть. Именно так случилось в Москве и Одессе. Понятия не имею, о чем думает Уинстон.

В ответ я хотел было сказать, что понятия не имею, куда подевался Холмс, но капитан вдруг обвел взглядом чердак и воскликнул:

— Видите портняжную мастерскую? Вывеску в оконце?

— Да, вижу.

— Надпись перевернута. Такого не было, когда мы сюда пришли.

— Возможно, кто-то из анархистов поднимался, чтобы оглядеть наши позиции. Он убрал вывеску, чтобы она не мешала обзору, а потом поставил ее на место вверх ногами.

— Зачем ему понадобилось снимать доску, если можно было посмотреть поверх нее, правее или левее?