Гора Смертельного Огня дышала со всей своей гневной величественностью. Закрывая собой почти все, вулканическое облако скользило по невидимому пустотному щиту, висящему в небе. Генераторы — по одному на каждый из главных городов — стали еще одним подарком Империума. Тот, что был надо мной, ярко переливался под ударами обломков, выброшенных вулканом. Огонь лил с неба дождем, низвергался волнами, взрывался в облаке искр при столкновении с пустотным щитом.

Панорама природной ярости была прекрасным зрелищем. Но когда я все-таки отвел взгляд от неба, трепет перед величием и красотой пропал. На его место пришел холод, который я почувствовал еще в кузнице.

— Ты, — процедил я, как проклятие, увидев одинокую фигуру, сидевшую ко мне спиной и склонившуюся над чем-то. По спине рассыпались черные волосы, а одет он был в спецовку из мешковины. В одной руке он держал нож с зазубренным лезвием, и в темноте мне показалось, что на клинке блестит что-то темное.

Он был чужим здесь. Я инстинктивно это знал, но также видел по анахроничной одежде.

Он не услышал меня, поэтому я приблизился, крепче сжимая прут закаленного железа.

Сидящий пилил: я слышал визг ножа, разрезающего что-то. Сначала я решил, что это дерево, топливо для горна, но потом вспомнил клинок и черный блеск на лезвии. Сбоку от него, на расстоянии вытянутой руки, стояла корзина. Отрезанные куски он кидал в нее.

— Что ты делаешь? — но я задал вопрос, уже зная ответ. — Что ты делаешь? — повторил я. Меня охватила ярость, и я поднял прут для клеймения над головой, как копье.

Черный блеск на его клинке… Эта была кровь.

Ни огней, ни света от горнов. Город был мертв, и убил его он.

— Повернись, мерзавец!

Он замер, услышав звуки своего имени. Выпрямился, небрежно опустив руку с ножом.

— Кровожадный подонок!

Я отвел копье назад, целясь ему в спину — туда, где, как я знал, железо пронзит сердце. Даже примархи могут умереть. Феррус умер. Он стал первым из нас — во всяком случае, первым, насчет кого я был уверен. Даже примархи могут умереть…

— Вулкан, нет.

Раздавшийся из-за спины голос заставил меня подчиниться.

Сперва я подумал, что это Н'бел, набравшийся смелости и вышедший из кузни, чтобы посмотреть, что происходит, но я ошибался. Я повернулся: передо мной, одетый в тот же костюм, который носил на Ибсене, стоял летописец Вераче.

— Вулкан, он твой брат, и я это запрещаю.

Я сильнее сжал копье.

— Но он перерезал их.

— Не убивай его, Вулкан.

Кто этот смертный, чтобы говорить мне, что делать, чтобы приказывать мне? Он был для меня ничем, лишь воспоминанием из времен Великого крестового похода, лишь… Нет. Я опять замотал головой, пытаясь разогнать туман перед глазами.

Вераче не был летописцем. Он был личиной, маской, за которой скрывалось нечто куда более великое.

Немногие смертные были способны взглянуть на Императора в его истинном обличье и выжить. Даже его голос мог убить. Поэтому он носил маски, воздвигал фасады, чтобы бороздить галактику, не оставляя за собой смерти и страха. Будучи его сыном, я мог вынести больше любого человека, но даже я ни разу не видел его настоящего лица. Он был воином, поэтом, ученым, странником и в то же время — ни одним из них. Все это было лишь способом скрыть его истинную природу. А теперь мой отец надел костюм стареющего летописца.

— Сын мой, ты не должен его убивать.

— Он это заслужил! — зло выкрикнул я, не желая нарушать волю отца, но в то же время будучи не в силах оставить убийцу безнаказанным.

— Вулкан, пожалуйста, не убивай его.

— Отец!

Чья-то рука, холодная и цепкая, схватила меня за плечо. Я больше не сжимал копье, оно пропало, как дым, утекающий сквозь пальцы.

— Брат… — сказал Керз, вонзая копье мне в спину, а секунду спустя я увидел, как оно выходит из груди.

Мир опять начал блекнуть. Я схватился за проткнувшее меня железо и упал на колени, когда Керз отпустил прут.

Вераче пропал без следа. Пропал и мой брат, хотя я заметил скорее, что перестал чувствовать его рядом, а не то, как он исчез.

Пустотный щит надо мной мигнул и исчез. Огонь хлынул вниз, небеса заполыхали.

Зная, что бессилен, что умираю, я закрыл глаза и дал пламени охватить меня.

Вонь дыма и пепла встретила меня при пробуждении. Мне мгновение казалось, что я еще на Ноктюрне, что я застрял в каком-то адском круговороте, откуда не вырваться, где я обречен снова и снова переживать воображаемую смерть от рук Керза, моего брата, а теперь и моего тюремщика.

Но когда вокруг вырисовалась камера вместо кузницы Н'бела, я осознал, что по-настоящему проснулся, а возвращение домой было лишь кошмаром. Лихорадочный пот блестел на теле — его я заметил в первую очередь после того, как рассеялся запах кузницы. Вокруг царила неизменная тьма, в ответ на окружающий холод c раскаленной угольно-черной кожи клубами поднимался пар. Шрамы почета — мои вытравленные на коже предбоевые клятвы — выступали над поверхностью, четко очерченные резким светом, падавшим сверху. На секунду мне показалась, что вижу незнакомую отметину, но она тут же потерялась в тенях.