У Маяковского в строчках об изнасиловании

самое важное слово «дайте». То есть он не хочет сам добывать бабу, а хочет, чтобы ему её привели и, быть может, раздели, а он потом ей, видите ли, силой ножки разведёт.

Он знает, что изнасиловать – это самое простое, а самое сложное – это найти нужную красивую и юную, иметь укромное место, уговорить её туда пойти и вообще – всё подготовительное.

А Маяковский хочет на всё готовенькое: «Дайте!»

Но вместо бабы ему дали революцию, которая изнасиловала самого Маяковского.

Люди не ощущают своего сердца, пока оно не заболит или не забьётся в радостном предвкушении или во всеохватном страхе. Также люди не замечают и не ощущают своих половых органов, пока не придёт желание или пока не дадут по яйцам.

Я же всегда чувствую не только свои половые органы, но и чужие.

Когда маленький ребёнок застаёт своих родителей за совокуплением, то это называют «сексуальной травмой». Но почему же травмой? Почему из этого события не сделать для ребёнка радостное, хотя и неожиданное открытие? Почему у ребёнка должно остаться ощущение увиденного зла и ужаса, а не добра и образца для будущего подражания? Происходит это прежде всего потому, что застигнутые врасплох родители ведут себя так, будто их настигли на месте преступления, а не на месте наслаждения. Они смущены, смятены, они лгут и притворяются, что они делают нечто совершенно иное, чем ебля. Ребёнок точно чувствует состояние родителей и его не провести, он прекрасно понимает, что он увидел нечто грандиозное. Но поведение родителей – вот что травмирует ребёнка, так как его ощущение прекрасности увиденного не подтверждается для ребёнка радостными родителями, а резко отвергается ими, повергнутыми в ужас.

Чем радостнее и восторженнее родители, увиденные ребёнком, чем убедительнее они объяснят, что стоны могут быть стонами наслаждения, а не боли, и тогда это событие станет для ребёнка вдохновляющим, а не травмирующим.

Не само совокупление, а реакция на него родителей может быть травмирующим для ребёнка.

То же самое продолжается и со взрослыми, когда не совокупление, а реакция общества на него калечит инфантильных взрослых.

При писании мною заметок о людях XIX века неизбежной составляющей были даты их жизни и смерти. Мало мужчин доживало до 50 лет, смерть в тридцать-сорок лет была делом обычным. Человек добравшийся до 60 считался глубоким стариком.

Я знал об этом и раньше, но тут я впервые столкнулся с наглядной и упорной статистикой – обречённостью на краткую жизнь по сравнению с нынешней.

Одной из главных причин ранней смерти в те времена была «горячка» – под этим словом скрывались различные воспаления – от воспаления лёгких до заражений различными бактериями. Так, например, умер Баратынский в 44 года – от горячки.

Я не раз бывал в горячке и каждый раз мог запросто перешагнуть черту этой жизни. Но на моё счастье мне давали несколько волшебных таблеточек и моё стремительное продвижение к смерти приостанавливалось. Эти чудодейственные таблетки называются антибиотиками. Они продлили жизнь многих людей раза в два. Об антибиотиках можно сказать, что они порют горячку.

Теперь надо поскорей научиться саму смерть рассматривать как болезнь и бороться с нею как с болезнью, то есть вылечивать от неё до конца.

Вот уж тогда заживём!

Раньше всякое совокупление вне брака грозило женщине множеством кар: она могла забеременеть, её репутация могла быть подмочена (спермой) и её социальное будущее было бы похерено (херами). Кроме того, женщине не позволяли зарабатывать деньги, а если позволяли, то платили ничтожную долю от того, что платили мужчинам. Женщину могли заразить венерической болезнью, от которой было нелегко или невозможно вылечиться. Из-за подмоченной репутации женщина могла попасть в нищету и это толкало её в проституцию.

Короче, обилие невзгод, которым себя подвергала женщина, раздвигая ноги вне брака, давало ей все основания взымать деньги с мужчины в качестве компенсации за риск. Мужчины это понимали, а если не понимали, то чувствовали и всегда платили за женщину деньгами, подарками, содержанием.

Теперь же, занимаясь сексом с кем ей вздумается, женщина не подвергает себя никакому риску: она использует надёжные противозачаточные средства, она требует ебли с презервативом, чтобы не заразиться. Она может приглашать ёбаря к себе в квартиру, которую она без труда оплачивает сама, имея работу, не худшую, а часто лучшую, чем у мужчины. Её репутация только возрастает, если её видят независимой финансово и сексуально. Так что женщина теперь ничем не рискует, вступая во внебрачную связь с мужчиной.

Тем не менее, она требует, или по меньшей мере, ожидает, что ёбарь должен водить её по ресторанам, покупать ей подарки и проявлять всевозможные знаки внимания, эквивалентные плате денег, а часто и являющиеся платой денег.

Что даёт женщине право по-прежнему взымать деньги за раздвигание ног? Почему мужчина по-прежнему готов платить за женщину?

А всё происходит потому, что между мужчиной и женщиной всегда остаётся одно последнее и главное различие: женщина в большинстве случаев легко удовлетворяет мужчину, а мужчина далеко не всегда и уж точно не полностью удовлетворяет женщину. А значит женщина, как правило, имеет право на денежную компенсацию в случае недополучения наслаждения. А это значит, мужчина практически всегда должен давать женщине деньги в той или иной форме.

Разве что в ситуации, когда женщина имеет последовательно или одновременно столько умелых мужчин, сколько ей хочется – только тогда она совершенно забывает о деньгах. А мужчина может расслабиться, ожидая своей очереди, и не искать нервно свой кошелёк в уже снятых брюках.

В групповом сексе уничтожается ложь (предназначенная для женщин) о наслаждении, связанном якобы только с любимым человеком.

Когда любовник наблюдал за своей любовницей в состоянии высшего наслаждения, которое он ей раньше давал, то он неминуемо связывал причину этого наслаждения лично с собой. Вот, мол, как я довожу эту женщину до оргазма. В групповой ситуации он видит свою любовницу, которая так же или ещё сильнее наслаждается вовсе не с ним, а с другими мужчинами.