Шрифт:
И на сей раз он засиживаться не стал. Уходя, напомнил:
– Завтра я еду с вами.
Надя все еще не думала, что бывший муж говорит всерьез. Но на следующий день, выйдя из редакции, увидела Холмогорова, беседовавшего с внуком Елены Юрьевны возле его машины.
– Александр говорит, что он тоже студент Елены Юрьевны и хочет посетить ее в больнице, – объяснил Павел. – Лично я препятствовать не могу, если человек настаивает.
– Пусть едет, – согласилась Надя.
Они заскочили в магазин, чтобы купить фрукты, соки и любимый Радецкой зеленый чай с жасмином. В машине молчали. Наконец, чтобы атмосфера не показалась совсем уж тягостной, Надя обратилась к Холмогорову:
– Вчера вечером, после того как ты ушел, я решила еще раз проверить свое предположение об авторстве графа Оксфорда и Филипа Сидни. И знаешь, получается некоторая нестыковка по датам. Но если предположить…
– А мне больше нравится версия, что под именем «Шекспир» скрывалась графиня Пембрук, урожденная Сидни и сестра упомянутого тобой Филипа Сидни, – произнес вдруг Павел. – Даже не столько она, сколько ее сыновья, Филип и Уильям. Графиня словно сама хотела раскрыть авторство, когда издала книгу с произведениями Шекспира и самолично написала в качестве вступления стихотворение, помещенное рядом с портретом драматурга. И в стихотворение вкралась ошибка в форме глагола. Но современники поняли правильно: это было слово «cut» – вырезать. И выяснилось: если на опубликованном портрете вырезать лицо Шекспира, то под ним оказывались изображения сыновей графини Мэри Пембрук.
– Настоящий детектив, – восхитился Холмогоров. – Реальная история, а не какой-то там за уши притянутый бред про код Да Винчи. Вот про что надо фильмы снимать или сериалы. Без ментов и бандитов, которые и в жизни уже надоели…
Саша вдруг замолчал и до самой клиники не проронил ни слова. А Павел продолжил говорить о своей теории и о том, почему кому-то потребовалось скрывать авторство.
– В любом случае, кто бы ни был автором, он гений, – закончил художник, когда уже парковал автомобиль во дворе больницы. – Гений не только литературный, но и гений скромности. И Шекспиру все равно повезло: четыре сотни лет люди читают его пьесы, смотрят постановки в театре и восхищаются им.
Троица поднялась к отделению. На площадке стоял врач и курил. Надя поздоровалась с ним и хотела войти в приотворенную перед ней Павлом дверь, когда медик вдруг окликнул ее:
– Погодите!
Затем подошел, помялся немного, вздохнул.
– Я уже говорил, чудес не бывает, – вспомнил доктор последний разговор, – а потому…
Он мог бы не продолжать, Надя все поняла сразу и спросила:
– Когда?
– Час назад. Ночь прошла спокойно. Утро тоже. Елена Юрьевна читала книгу. Я заходил раз, потом еще. Радецкая читала, очень внимательно так. Заглянул снова, и мне показалась, она спит, книга лежала на тумбочке открытой, корешком вверх. Я подошел и увидел, что она… Если это хоть как-то вас успокоит, скажу, что умерла Елена Юрьевна легко. Читала Шекспира, отложила книгу в сторону, закрыла глаза и ушла.
– Что бабушка читала? – уточнил Павел.
– Я же сказал – Шекспира. А именно сонеты. Я даже посмотрел, на каком остановилась, – на шестьдесят шестом.
Надя почувствовала, как у нее выступают слезы. И, чтобы остановить их, тихо прошептала:
Зову я смерть, мне видеть невтерпежДостоинство, просящим подаянье,Над правдою глумящуюся ложь,Ничтожество в роскошном одеянье…Все же она заплакала. А Саша обнял ее и погладил по волосам:
– Успокойся, любимая. Я – здесь. Я всегда буду рядом с тобой.
Павел в этот момент разговаривал с врачом.
Потом он отвез Надю домой. Холмогоров поехал тоже, поднялся в квартиру, и у Надежды не нашлось сил сказать, что ей хочется побыть родной. Саша отправился на кухню ставить чайник, а она прошла в спальню и легла на кровать, утомленная горем. Закрыла глаза и представляла Елену Юрьевну. Потом услышала тихие шаги Холмогорова и его негромкий голос:
– Знаешь, тогда на экзамене я совсем не рассчитывал на «пятерку». А когда увидел, что Радецкая в зачетке «отлично» выводит, так обрадовался, что тут же начал читать монолог Гамлета из третьего акта. Елена Юрьевна слушала очень внимательно. А потом сказала: «Браво. Вы очень способный человек. Таких здесь сейчас обучается не столь уж и много. Но мало одного таланта, нужно трудиться, трудиться, трудиться. Учиться у величайших актеров прошлого. Ведь сохранились аудиозаписи и видео есть. Поищите в институтском хранилище. Советую вам в первую очередь прослушать, как читает этот монолог Николай Журавлев. Он как бы не торопясь размышляет, и сразу понятно – его персонаж готовится к смерти и не хочет умирать».
Холмогоров опустился на кровать и погладил волосы Нади. Потом наклонился и коснулся губами ее щеки.
– Любимая, я не могу без тебя жить. Понял это давно, еще в момент нашего расставания. Пытался что-то изменить, забыть, но не выходит. И когда стало уже совсем невмоготу на этом свете без тебя, я решил: будь что будет, вернусь. Не примешь – зачем тогда вообще жить? Стоит ли? «В смертельной схватке с целым морем бед покончить с ними. Умереть. Забыться. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук…» Только теперь я понимаю Гамлета. Понимаю то, что обычно проходит мимо сознания: Гамлет любит Офелию страстно и ждет смерти, боится смерти, опасается быть ослабленным любовью при встрече с неизбежным концом…
Он шептал, понижая голос, осторожно целуя руки, плечи, волосы Нади. А той было все равно. Лучше было бы, конечно, чтобы Саша ушел, но у нее не было сил сопротивляться. Холмогоров перевернул ее на спину и стал целовать шею, потянулся к губам.
– Любимая, не отвергай меня… Не гони меня в этот день…
Надя уперлась ладонями в его грудь и попыталась оттолкнуть – бесполезно. Хотела вывернуться – сил не хватило.
– Оставь меня, – шепнула она, хотя ей хотелось закричать. – Именно сегодня не говори ничего. Лучше уйди, мне сегодня хочется побыть одной.