Шрифт:
– Я! Я! – закричал Антип и попытался рвануть на груди рубаху. – Слышишь, тварина? Я!!!
По коридору загрохотали сапоги. На проверку второй версии оставались секунды.
– Нет, не ты! – Сашенька последние минуты уже корила себя, что плохо подготовилась к разговору, глупо понадеявшись на наитие и вдохновение. Но в решающий миг они не подвели. Кусочки смальты, до того не желавшие складываться в мозаику, внезапно соединились: Антип признался в злодеянии после посещения родственника – брата или свата. Нет, не свата – кума! Кум к Антипу приходил! Калина Фомич! – Тебя Осетров заставил сознаться! Так?
Попала в точку.
– Д-да… – глухо вымолвил Антип. Лицо его исказилось, в бессилии он опустился на пятки, обхватил голову руками и заплакал.
Скрипнул замок, отворилась дверь.
– Что? Уже натискались? – грозно спросил надзиратель.
– Нет, нет! – бросилась к нему Сашенька, доставая из узелочка еще один серебряный полтинничек.
– А пошто кричим?
– Осерчал соколик, что без ребеночка пришла! Соскучился по дитяти! Нате за беспокойство.
– Больше не стучите. Ноги не казенные, по коридору взад-вперед…
Когда шаги затихли, Сашенька принялась развивать успех:
– Итак, убивал Осетров. Он же и голову тебе подкинул?
– Коли знаете, почему не арестуете? – с горечью промычал Антип. – Денег дал?
– Да говорю тебе, я не из сыскного! Из газеты. Про убийц пишу и грабителей. Может, читал? Законник моя фамилия!
– Да неграмотный я. Говорил брат: «Учись, Антипка», а я будто знал, что с бритой головой по тракту побреду.
– Хоронить себя не спеши! Даст Бог, вытащим! Если подсобишь, конечно. Знать-то я про Осетрова знаю, а вот доказать не могу. Поможешь?
– Как? Я при убийстве не присутствовал. А кабы присутствовал, все одно здесь бы сидел. – Антип вдруг вскочил: – В клочья аспида бы порвал! Сидор мне… Кабы не Сидор, вспухли бы мы с мамкой с голодухи! Когда батя наш на пожаре погиб, Сидор в Москву пошел, сидельцем в лавку пристроился. Одиннадцать ему было, а мне пять. Уж не знаю, как он зарабатывать умудрялся, сидельцы ведь за прокорм служат, может, и воровал, но деньги нам с мамкой каждый месяц посылал. А мне наказывал, чтобы я у попа учился. Но я, телепень, только счет освоил. Потом Сидор в Петербург подался, здесь платят лучше – столица. Как в приказчики выбился, стал меня звать. Три года звал, а я все отнекивался, ждал, пока Маруся подрастет. Мне десять, а ей восемь было, когда поклялись друг другу, что обвенчаемся.
– А правда, что Сидор к Марусе приставал? – вдруг усомнилась Тарусова.
– Правда, – вздохнул арестант. – По пьяни Сидор дурной… был. Маруська-то моя – писаной красы. Всем мужикам нравится. И ему тоже. Эх, братуха…
Антип снова зарыдал. Сашенька молчала, терпеливо ждала, пока успокоится. Наконец Муравкин вытер рукавом слезы, вздохнул тяжело и сказал:
– Зря вы пришли, барыня! Ничего я не знаю. Невиновность свою доказать не могу.
– Э-э-э! Нельзя руки опускать!
– А я не опускаю. Как с каторги сбегу, с Осетровым, кумом моим любезным, за все рассчитаюсь! Шкуру с живого спущу. Ноги-руки по кускам сломаю. Смерть ему счастьем покажется.
– Не бери греха на душу! Даже не думай про такое! Шансы вытащить тебя имеются, понимаешь? Расскажи-ка все-все-все по порядку! Для начала: как Осетров к тебе в тюрьму приходил?
– Ну как? Обниматься не лез. Сказал, что раз голова в моем доме найдена, все одно виновным сочтут. Так уж лучше признаться, послабление за то от властей выйдет. А от него помощь – семью мою будет содержать, пока я на каторге парюсь. Маруся, мол, красавица, нельзя ей за мной следовать [30] , иваны [31] как пить дать отобьют, да и Петька в Сибири не выживет.
30
Жены каторжников имели право сопровождать своих мужей по этапу.
31
Высшая каста преступников.
– И ты согласился? – искренне удивилась Сашенька. До чего простак!
– А что было делать? Калина сказал, что Живолупова моих с фатеры выгнала, денег не вернула, жить им негде, жрать нечего. Если буду отпираться, помогать не станет. Я подумал-подумал и признался.
– Ну что ж ты, Антип!
– Я ж неопытный! Первый раз на царевой даче [32] . Понадеялся, что не сегодня завтра настоящего убийцу поймают, а пока хоть Маруся с Петькой голодать не будут. Это потом уж Каланча мне растолковал, что, как только я сознался, полиция искать и перестала.
32
Тюрьма (жарг.).
– Да кто такой этот Каланча?
– Знающий человек. Пятый раз в Сибирь пойдет. Он про Калину все мне по полочкам разложил. Зачем, мол, Осетров тебя к признанию принуждал? А? А потому что сам убийца и есть.
– Ну вот – так на суде и скажешь!
– А кто поверит? Я собственноручно крест на бумаге ставил! Решат, что выворачиваюсь. Нет уж… Попал в котел – не чирикай!
– Тебе, может, и не поверят, а адвокату поверят.
– Облакату? Вы его видели?
– Нет, – на всякий случай соврала Сашенька.