«Что, получил? — со злорадством подумал он. — Выкручивайтесь как хотите».

— Это невозможно, — заметил Глебов.

Он легко мог загнать Костю в угол, сказав, что его привезут в суд с помощью милиции, но ему не хотелось его пугать, и он замолчал, наблюдая за Костей, точно ощущая, что этот разговор еще не окончен. Глебов понял, что в этой истории что-то нечисто: слишком он волнуется, слишком он боится суда; но и сам этого же боялся. Глебов не торопил события, ждал, сидя в кресле и размышляя о том, что его счастье оказалось быстротечным. Потом он подумал о Лизе, она вспыхнула в нем как пламя, но он даже и не вспомнил, что только что с таким нетерпением ждал ее звонка.

— Не понимаю, — выкрикнул Костя, — почему я должен волноваться из-за какого-то шофера? В гробу я его видел в белых тапочках! Пусть сам выкручивается!

— Ему будет нелегко, — ответил Глебов. — Ни один человек не сможет показать в его пользу. В лучшем случае Судакову придется отдать кругленькую сумму за разбитую машину.

Теперь Глебов говорил в пространство, не глядя на Костю.

— А ты не бойся, — едко заметил Костя. — Отстегнет. Он же левак. Теперь на автобусе ездит, так тоже левачит. Сам видел, он сбрасывал мешочников возле базара. Заколачивает будь здоров!

— Не говори того, чего не знаешь. — Глебов поймал себя на том, что рассердился на Костю. — Нехорошо это.

— Я не знаю? Может быть, ты еще скажешь, что есть шоферы, которые не колымят? Ну ты допотопный наивняк!

— Почему столько шума? Дело-то простое… Судаков нуждается в твоей помощи, а ты что-то придумываешь, чтобы ему в этом отказать. Странно, ей-богу, странно. Неужели у тебя нет простой потребности помочь человеку в беде?

— А я не работаю в бюро добрых услуг! — Костя рассмеялся: ему понравилась собственная острота.

По мере того как Костя выкрикивал свои слова, Глебов все больше и больше мрачнел.

— Все только для себя, милого и любимого… — с горечью произнес он.

— А как надо? — усмехнулся Костя. — Для других?… Старая песня. Тоска и вранье.

— Только для других — тоже не надо.

— Ну хоть за это спасибо! — Костя, паясничая, размахивал руками, корчил рожи, кланялся Глебову. — Не совсем вранье, а только наполовину.

— Попробуй меня понять, — серьезно заметил Глебов. — Жить надо со всеми и для всех, включая самого себя.

— И ты… так живешь? — недоверчиво спросил Костя.

— Да, — твердо ответил Глебов. — Не всегда выходит, но я стараюсь.

Костя внимательно посмотрел на Глебова. Его слова были необычными, раньше ему никто так не говорил: «Жить надо со всеми и для всех, включая самого себя». «И похоже, он не врет, как прочие, — подумал Костя, — похоже, что он на самом деле так живет. Уникум!»

— Если так… Если ты так живешь, то помоги мне!

В этот момент Костя готов был признаться Глебову, но испугался, отступил в угол, забился, стараясь занять поменьше места. Ему вообще захотелось исчезнуть. Он почувствовал острую неуверенность, нестойкость собственного существования.

«Вот бы умереть! — подумал он. — И ничего не надо и не страшно».

— Ну, что же ты замолчал? — спросил Глебов. — Продолжай. — Он увидел, как Костя обмяк, соскользнул по стене на пол, словно его не держали ноги. В одно мгновение он обо всем догадался. «Беда… — подумал он. — Беда». Хотя по инерции спросил: — Что же все-таки случилось, Костя?

— А то, — ответил Костя, — эту машину угнал я.

Глебов уже давно понял: в этой истории что-то нечисто, но сам себе в этом не признавался. Обманывал себя, растворяясь в счастье. А на что он надеялся? У него не было на это ответа. В голове крутились Костины слова, но он отталкивал их, не зная, что с этим делать, и как вести себя дальше, и что сказать Лизе. Только тут он вспомнил про Лизу и про то, что он ждал от нее звонка, который должен был перевернуть его жизнь. Теперь ему показалось, что это было все не с ним. Так иногда мгновенное несчастье растягивает время, и то, что было рядом, оказывается в недосягаемом отдалении. Глебов понял, что между ним и Лизой пролегла пропасть.

— Ты что молчишь? — не выдержал Костя.

Ему неприятно было, что Глебов молчал и что он робел от этого, и страх легким ознобом бежал по спине. Он уже забыл о том, что собирался умереть, и теперь мечтал только об одном: чтобы Глебов его спас. «Самое трудное, — думал он, — осталось позади. А теперь Глебов должен его спасти! В конце концов, он же его отец! Всегда, во все времена отцы спасали своих детей!» Он стал прежним, презрительно улыбнулся и сказал, ехидно выталкивая из себя слова:

— Ну, скажи свое слово… Пригвозди! — И высокомерно уставился на Глебова.

Тот медленно проговорил, преодолевая спазм в горле:

— Так… это… все-таки… был ты!

— Ну и что? Подумаешь… Угнал машину. — Костя продолжал себя взбадривать. — Не я первый, не я последний… — Он махнул рукой. — Да вам все равно нас не понять… Вы все рабы. Этого нельзя, того нельзя… Подыхай и надейся — вот что вы предлагаете.

— Ты чуть не убил человека, — сказал Глебов.

— «Чуть» не считается!