Гёте сказал однажды в беседе с Эккерманом: «Фауст, представленный в пятом действии, должен, по моему убеждению, насчитывать ровно сто лет. И я не знаю, не следует ли мне где-нибудь об этом высказаться точнее». Упоминание о глубокой старости дает основание думать, что чары, сообщившие молодость Фаусту, к этому времени утратили свою силу, однако об этом нигде яснее не сказано. Такой драматический прием был бы совершенно в духе гётевской эстетики. (Ср. Гёте в беседе с Эккерманом 18 апреля 1827 года: «Возьмем хотя бы „Макбета“. Когда леди хочет подвигнуть своего супруга на дело, она говорит, что „детей вскормила грудью“. Правда ли это или нет, неважно, но леди это сказала и должна была сказать, чтобы придать вес своей речи. Однако в дальнейшем ходе пьесы Макдуфф, узнав о гибели своих близких, кричит в дикой злобе: „Он-то (Макбет) сам бездетен!“ Эти слова Макдуффа противоречат, как видите, словам леди; но Шекспиру нет до этого дела… Ему важно быть наиболее действенным и значительным в каждую данную минуту».) Совершенно так же и Гёте должен был сделать Фауста старцем накануне его смерти, чтобы дать ему возможность вторично обрести вечную молодость в безгрешных объятиях «одной из кающихся», прежде называвшейся Маргаритой.