4. Изучение того или другого иностранного языка должно идти по возможности быстро, потому что в этом изучении ничто так не важно, как беспрестанное упражнение и повторение, предупреждающее забвение…

Назначение, встречающееся очень часто у нас, двух часов в неделю на немецкий и двух на французский язык показывает только совершенное отсутствие педагогических знаний в том, кто делает такое назначение. Не два и даже не четыре, а шесть, семь, восемь уроков в неделю должно быть назначено на первоначальное изучение иностранного языка, если мы хотим этим изучением достичь каких-нибудь положительных результатов, а не отнять бесполезно время у дитяти. При первоначальном изучении всякого иностранного языка есть всегда скучные трудности, которые должен преодолеть ребенок по возможности быстрее. Когда он начнет уже кое-что понимать и читать хотя какие-нибудь легонькие вещи, тогда занятие становится для него приятным; тогда уже не нужно ни много времени, ни много усилий, чтобы поддерживать и развивать в нем далее приобретенное знание, и можно приступить к столь же ревностному изучению второго языка…

5. Чем ревностнее занимаются с детьми изучением иностранного языка, тем ревностнее должны заниматься с ними в то же время изучением родного: этим только можно парализировать неизбежный вред, происходящий для душевного развития дитяти от усиленных первоначальных занятий иностранным языком.

Как только дитя приобретает возможность понимать довольно свободно что-нибудь нетрудное на иностранном языке, то немедленно должно воспользоваться этим знанием для изучения родного языка в переводах с иностранного языка на русский, под руководством русского учителя; изучение же родного языка в народной литературе, в народных песнях, в творениях народных писателей, в живой народной речи должно постоянно противодействовать чуждым элементам и претворять их в русский дух.

Мир, конечно, со времен Ушинского сильно изменился, но система обучения в начальной школе осталась прежней. Как остались прежними и предложенные отцом русской педагогики примеры обучающих ребенка упражнений. Пока в нашем отечестве единственным религиозным сообществом было православное, эти старые примеры для чтения и письма ничего не затрагивали и ничему не мешали. Разве что заставляли взрослых насмешников говорить о штампах, которые с первого класса вносятся в детское сознание. Ушинский называл эти штампы привычкой и считал необходимыми в обучении: мама мыла раму, шла Саша по шоссе и так далее. Правда, сам Ушинский азбучную маму не отправлял мыть окно, это сделали его последователи в 1907 году. Периодически эта мама отвлекалась на другие дела – мыла Милу мылом, а на закате СССР снова вспомнила о раме, точнее, о рамах. Спустя еще немного времени автор новой версии букваря вернулся к оригиналу 1907 года, то есть к маме и раме.

И вот в школу, где использовали учебник с мамой, мывшей раму, пришел мальчик из хорошей кришнаитской семьи. И все шло как положено идти, первоклассник обвыкал, пока не дошло до пресловутой рамы.

Он честно сделал домашние упражнения, гордый собой отправился в класс, а из школы вернулся мрачнее тучи и объявил, что завтра он в такую школу больше не пойдет. На вопрос, что случилось, протянул тетрадку с красными исправлениями учительницы. Да, именно теми, о которых вы подумали: слово «рама» он везде написал с заглавной буквы, а учительница зачеркнула большую «р» и заменила маленькой. Обида была полнейшая.

Это я к тому, что нестандартное мышление в начальной школе не только не поощряется, но и подавляется. Увы!

Как-то школьникам дали «творческое задание» – в четырех предложениях рассказать, как прошел выходной день. Лучшим, конечно, признали четыре предложения, написанные девочкой, которая отлично понимала, что нужно написать.

Мы ходили в зоопарк. Я видела слона. Слон большой. У слона есть хобот.

Совершенно связный и «высосанный» из учебника текст.

Худшими были названы предложения мальчика, решившего написать правду.

День прошел нормально. Больше писать мне не о чем.

Психологу эти два предложения сказали бы очень многое, педагогу начальной школы только то, что «творческое задание» не выполнено. И со временеммальчик научится так же ловко врать, как девочка. И помогут ему примеры из учебника, которые вырабатывают навыки и привычки обустраивать внутри себя мир так, чтобы он выглядел счастливым, хотя на самом деле он может быть скучным, тошным, гадким, омерзительным. Точно так же, как привычка читать, писать и составлять предложения становится шаблонной, шаблонным становится и передача личных чувств. И через пару лет мальчик, который мучился от того, что в его личном мире ничего не происходит и жизнь его тосклива, будет писать о прочитанной книге или игре, в которую он играл, если в реальном мире нет событий.

Воспитание и обучение – это своего рода дрессировка. Некоторым собачкам очень нравится и дрессировка, и дрессировщик, большинству детей – тоже. Но есть дети, для которых дрессировка синоним насилия. Их принято называть «трудными». Но «трудный» ребенок – не глупый, чаще всего он как раз умный, просто не желает, чтобы его дрессировали. Например, Геккльберри Финн, воспитанный улицей, был таким. Он может отлично учиться, пока ему интересно, а ему интересно, пока он не поймет, что его переучивают думать по порядку, то есть по шаблону. Тогда – все, дальнейшее обучение и воспитание он примет в штыки.

В начальной школе многие упражнения рассчитаны на многократное повторение. Вполне сносно научившись писать, дочка моей подруги демонстративно откладывала ручку и сидела, глядя в окно, пока другие первоклассники выводили в тетрадях слово за словом. Ни просьбы, ни угрозы – ничего нанее не действовало. На все следовал ответ: я один раз написала, больше не буду. Точно так же она решала в уме простые задачки и просто записывала ответ. Три года с ней боролась школа – и без результатов. Только когда задания стали сложнее, она соизволила писать длинными предложениями и записывать математические действия по порядку. Так что в нестандартном мышлении есть плюс, что оно нестандартное, и минус, что при сильной воле ребенка ни родители, ни учителя контролировать его не смогут.