Однако она закричала и схватилась за скамью.

– Быстро! – сказала она. – Даю две минуты.

– На что?

– На то, чтобы ты переоделся. Я закрою глаза.

– А что тебе не нравится?

– Дорогой, – сказала она, – пожалей бедных кэдди. Им станет худо.

– Да, ярковато, – согласился Уоллес, – но играть помогает. Я только что попробовал. Вдохновляет как-то…

– Ты серьезно думаешь в них играть? – недоверчиво спросила Шарлотта. – Это невозможно. Наверное, есть какое-нибудь правило. Может, лучше их сжечь ради меня?

– Ты пойми, они дают мне уверенность.

– Тогда остается одно – сыграем на эти штаны. Будь мужчиной, Уолли. Ты ставишь штаны, шапочку и пояс со змеиной головой на пряжке. По рукам?

Гуляя по клубной террасе часа через два, Раймонд Гэндл увидел Уоллеса и Шарлотту.

– Вы-то мне и нужны, – сказал он ей. – От имени комитета прошу вас употребить свое влияние. Пусть Уолли уничтожит штаны. Это, в конце концов, большевистская пропаганда! Могу я на вас положиться?

– Не можете, – ответила Шарлотта. – Это его талисман. Он разбил меня в пух и прах. Придется к ним привыкнуть. Если могу я, сможете и вы. Нет, вы не представляете, как он сейчас играл!

– Они дают мне веру, – пояснил Уоллес.

– А мне – страшную мигрень, – сказал Раймонд Гэндл.

Думающих людей особенно поражает, как приспосабливается человечество к тому, что вынести нельзя. Землетрясение или буря сотрясают нас, и после первой, простительной растерянности мы снова живем как ни в чем не бывало. Один из примеров – отношение клуба к штанам Уоллеса Чесни. Да, первые дни те, кто потоньше, просили предупреждать их, чтобы немного подготовиться. Тренер, и тот растерялся. Казалось бы, вырос в Шотландии, среди тартанов и килтов, однако и он заморгал, увидев нашего героя.

И все же через неделю все успокоилось, а еще через десять дней расписные штаны стали неотъемлемой частью ландшафта. Приезжим их показывали вместе с водопадом и другими достопримечательностями, а так вообще уже не замечали. Уоллес тем временем играл все лучше и лучше.

Обретя веру в себя, он буквально шел от силы к силе. Через месяц гандикап его снизился до десяти, а к середине лета пошли разговоры о медали. Поистине, он давал основания сказать, что все к лучшему в лучшем из миров.

Но…

Впервые я заметил, что что-то не так, случайно повстречавшись с Гэндлом. Он шел с площадки, я вылезал из такси, вернувшись домой после недолгой отлучки. Естественно, я пригласил его выкурить трубочку. Он охотно согласился. Так и казалось, что ему нужно чем-то поделиться с понимающим человеком.

– Как сегодня дела? – спросил я, когда мы уселись в кресла.

– А! – горько бросил он. – Опять он меня обыграл.

– Кого бы вы ни имели в виду, – любезно заметил я, – игрок он сильный. Если, конечно, вы не дали ему фору.

– Нет, мы играли на равных.

– Вот как! Кто же он?

– Чесни.

– Уоллес? Обыграл вас? Поразительно.

– Он просто растет на глазах.

– Так и должно быть. Вы думаете, он еще вас обыграет?

– Нет. У него не будет случая.

– Неужели вы боитесь поражения?

– Не в том суть, я…

И, если отбросить слишком смелые обороты, он слово в слово сказал мне то, что говорили вы о Фризби: высокомерен, презрителен, горд, постоянно поучает. Однажды по дороге в клуб он заметил: «Гольф хорош тем, что блестящий игрок может играть с полным оболтусом. Правда, матч скучноват, зато какое зрелище! Обхохочешься».

Я был искренне поражен.

– Уоллес! – вскричал я. – Уоллес так себя ведет!

– Если у него нет двойника.

– Просто не верится. Он такой скромный.

– Не верите – проверьте. Спросите других. Теперь с ним почти никто не играет.

– Какой ужас!

Гэндл мрачно помолчал.

– Про помолвку слышали?

– Нет, не слышал. А что?

– Шарлотта ее расторгла.

– Быть не может!

– Может-может. Всякому терпению есть предел.

Избавившись от Гэндла, я побежал к Шарлотте.

– Что я слышу? – сказал я, когда тетка удалилась в то логово, где обитают тетки. – Какие неприятные новости!

– Новости? – откликнулась Шарлотта. Она была бледна, печальна и явственно похудела.

– Насчет Уоллеса. Зачем вы разошлись? Может, все-таки помиритесь?

– Нет, если он не станет собой.

– Вы же созданы друг для друга!

– Он совершенно изменился. Вам не рассказывали?

– Так, вкратце.

– Я не выйду, – сказала Шарлотта, – за человека, который кривится при малейшей оплошности. В тот день, – голос ее дрогнул, – в тот день он буквально облил меня презрением из-за того, что я взяла н-н-не т-тяжелую, а л-л-легкую клю-клю-клюшку.