Второстепенный персонаж Нового Завета, Иуда Искариот стяжал себе не только дурную славу, но и долгую посмертную жизнь благодаря неоднозначным толкованиям его образа пытливыми умами вот уже двадцать столетий. Имеет ли мифический Иуда какой-либо исторический прототип? И если Иуда существовал в действительности, почему он предал Иисуса и какова была его кончина? Попытаться найти ответы на эти вопросы и раскрыть причины гипнотической притягательности образа Иуды на протяжении столь длительного времени и в столь многочисленных версиях — лишь такой подход может принести успех его биографии.

Кто не слышал о проклятии Сатаны, искушении Евы, убийстве Каином своего брата и предательстве Иуды? Один из самых ранних документов, дошедших до нас с Библейских времен (50-е гг. н.э.), позволяет предположить, что Павлу об Иуде известно не было. Первое сообщение о предательстве Иисуса не называет имени виновного: Павел использует страдательный оборот, когда пишет о том, как Он был выдан, не упоминая лица, к этому причастного: «Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб, И, возблагодарив, преломил и сказал: …Сие есть Тело Мое, за вас ломимое…» (1-е послание к Коринфянам 11:23—24, выделено автором). Из свидетельства этого миссионера I в. ясно, что некто донес об Иисусе или выдал его властям, но кто именно это сделал, остается тайной. Тем не менее в Новом Завете вероломный поступок безоговорочно приписывается Иуде Искариоту: Марк, Матфей, Лука и Иоанн — все четыре евангелиста связывают с актом предательства именно Иуду. И во всех четырех Евангелиях мы находим описание сцены, в которой двенадцатый апостол выдает Иисуса его врагам. Кем же в действительности был Иуда Искариот и почему на протяжении двух тысячелетий так много мыслителей и деятелей культуры пытались найти ответ на этот вопрос? Был ли он реальным человеком? Откуда он явился? Что двигало им? Какова была его истинная роль и во имя чего он исполнил ее? И чем это обернулось для него самого?

В поиске ключей к разгадкам всех этих тайн логично для начала обратиться к Новому Завету. При том, что авторы всех четырех Евангелий единодушны в принципиальной оценке антагониста Иисуса, сделанные ими жизнеописания Иуды полны множества белых пятен и даже противоречий в трактовке его личности, побудительных мотивов и версий гибели. Недавно найденное Евангелие от Иуды заметно подогрело интерес к двенадцатому апостолу, но не заполнило белых пятен, а только еще рельефнее обозначило противоречия. Эти-то белые пятна и противоречия и побуждают художников и богословов, поэтов и драматургов, романистов и кинорежиссеров вновь и вновь обращаться к ключевой фигуре драмы Страстей Господних — фигуре, чей неподдающийся пониманию акт предательства повлек за собой распятие Иисуса, но также Его воскресение. «Иуда является самой важной фигурой в Новом Завете, помимо Иисуса, — считает высокочтимый протестантский богослов Карл Барт, — поскольку он, единственный из всех апостолов, активно действовал… во исполнение того, что было Божьей волей и что стало содержанием Евангелия. Хотя именно он предстает тем, кого совершенно явно осуждает Закон Божий» (502). Основания для подобных рассуждений Барта заложил еще несколькими столетиями ранее Блаженный Августин своим допущением «тройственного союза» Бога, Иисуса и его двенадцатого ученика: «Предал на смерть Отец, предал на смерть Самого Себя Сын, предал на смерть Иуда; все трое свершили одно» (222—223). Всего лишь 1200 слов об Иуде в Новом Завете набрасывают скупой сценарий его жизни. Позднее неоднократно предпринимались попытки разработать этот сценарий как можно тщательнее и детальнее.

И тот Иуда, которого описывают новозаветные предания, из-за их белых пятен и противоречий окажется отодвинутым в истории западной цивилизации на задний план. Новозаветного Иуду просто затмят его на удивление разнообразные, вымышленные «ипостаси» послебиблейских времен. Не будет исключением и эта книга. Ведь скудость информации об историческом Иуде Искариоте, наряду с неясностями в письменных источниках библейских времен, породили в интерпретации самых разных людей такое множество историй о загадочном апостоле, что в конечном итоге он превратился в одного из самых многоликих персонажей западной культуры. Особенно примечательны в этом смысле средневековые легенды и живопись эпохи Ренессанса, где мы наблюдаем постепенную трансформацию облика и характера Иуды в чреде сменяющих друг друга портретов, сильно разнящихся и зачастую несовместимых. Подобным образом меняется с течением времени отношение к Иуде и в литературных произведениях. Сначала библейский антигерой предстает алчным служителем Сатаны и, соответственно, самым отвратительным злодеем в истории западного общества; но затем он вдруг неожиданно начал «перевоплощаться» то в страстного поборника Иисуса, то в Его героического сподвижника, и наконец, в Его спасителя. Хотя двенадцатому апостолу всегда отказывали в центральной роли в истории христианства как до, так и после обнаружения в 2006 г. гностического Евангелия от Иуды. Как же и почему получилось так, что изначально заклейменный позором, опальный персонаж в конечном итоге поменял свое «амплуа», превратившись из Иуды-предателя в Иуду-святого, жертву, пророка и даже (в одном Евангелии, обнаруживающем влияние Ислама) в Иуду, принимающего вместо Иисуса смерть на кресте? Именно на этот вопрос я ищу ответ в длинной биографии образа двенадцатого апостола.

Рамки биографии, пусть даже домысленной или метафоричной, позволяют мне вскрыть те факторы и мотивы, что влияли на концептуальное восприятие этой неоднозначной фигуры, сменившей множество личин. [4] Образно говоря, «Иуда: предатель или жертва?» прослеживает «истоки» нетипичного образа двенадцатого апостола в библейские времена, его злодейскую «юность» в Античности и в Средние века, его «возмужание» и превращение в героя-любовника в эпоху Ренессанса, его героическую «зрелость» в Новое время, а также его «гибель» и «жизнь после смерти» в XX — в начале XXI вв. Иными словами, фазы непростой эволюции образа Иуды в художественном сознании соотносятся с этапами жизни человека, и, как его «биограф», их я воссоздаю на страницах этой книги. Биографический жанр, избранный мною, должен дать понять моим читателям, что эта книга отнюдь не является трудом по теологии или истории, а посвящена определенному персонажу и отношению к нему, интерпретации его образа в разные периоды истории. И я надеюсь, что в этой вводной главе вы найдете удовлетворяющее объяснение тому, почему я избрала столь странный подход к заклейменному бесчестием персонажу, даты жизни которого, происхождение, место рождения, устремления, деяния, взгляды и ценности до сих пор остаются неизвестными.

Антигерой, отверженный изгой, любовник, герой, спаситель… Иуда пережил не меньше впечатляющих перевоплощений, чем Сатана, Ева и Каин, с которыми его постоянно сравнивают. Но в отличие от Сатаны, Евы и Каина, Иуда Искариот не фигурирует в еврейской Библии и не воспринимается как чисто мифический персонаж. И в отличие от Сатаны и Евы — но не Каина! [5] — двенадцатого апостола нередко представляли олицетворением некоей религиозной, этнической или расовой группы. По происхождению еврей, как и сам Иисус или, скажем, Матфей, Петр и Иоанн, Иуда часто соотносился со всем еврейским народом. Как, когда и почему Иуда становился вдруг олицетворением иудеев и евреев и какие последствия это влекло за собой? И что кроется за тем, что в определенные моменты Иуду вдруг переставали причислять к евреям? Ответы на эти вопросы я вкратце излагаю на нескольких последующих страницах, но их значение в долговременной ретроспективе станет полностью очевидным лишь в конце этой книги.

То, что имя Иуды христиане в послебиблейские времена взяли на вооружение в своем противостоянии иудеям, придает ему особо важную роль в истории взаимоотношений между иудеями и христианами. Уже в IV в. святой Иероним вопрошал: «Кого полагаете вы сынами Иуды?» И ответ его был категоричным: «Это иудеи. Иудеи получили имя не от святого человека Иегуды, а от предателя» (259). «Как бы вы ни толковали его, — убеждал Иероним, — Искариот означает “деньги” или “цену”» (260). Его воззрений придерживались многие и во времена Античности. В XVI в. Мартин Лютер объяснял отношение иудеев к христианской Библии и их комментарии к ней пагубным влиянием Иуды. Якобы после того как Иуда «низринулся» и его внутренности вывалились и мочевой пузырь лопнул, евреи «собрали мочу Иуды» и «смешали ее с испражнениями и ели и пили все это, чтобы у них было такое же острое зрение» (Falk 214). Согласно Лютеру, иудеи вкушали стряпню из мочи и фекалий Иуды, по-видимому, для того, чтобы избавиться от врожденного искажения зрения или развить у себя особое зрение, позволявшее им видеть то, чего не могли видеть другие. Подход Лютера наглядно демонстрирует то отвращение, которое Иуда и его возможное влияние мог вызывать и часто вызывал у читателей и слушателей Евангелий.

Не склонный к столь отталкивающей, чтобы не сказать портящей аппетит, риторике, американский ученый В.Б. Смит опубликовал в 1911 г. эссе, в котором утверждал как нечто, само собой разумеющееся, что двенадцатый апостол «воплощает собой все еврейство, весь еврейский народ» (539). А в 1942 г. высокочтимый протестантский теолог Карл Барт развил синекдоху: хлеб часто символизирует пищу, бычья голова — крупный рогатый скот, а Иуда — еврейский народ. Берт, издавший второй том своей «Церковной догматики» в Швейцарии из-за того, что его активное противостояние Гитлеру сделало его пребывание в Германии невозможным, продолжил развивать позицию Иеронима. «Иуда и весь Израиль, Иуда, а в лице него и вместе с ним все евреи как таковые, подобно Исаву, пренебрегшему благословением Бога, продали свое право первородства за чашу похлебки. И сделали они это не с закрытыми, а с открытыми глазами. Хотя, очевидно, что это были глаза слепцов» (465). [6] В отличие от блестящих интуитивных интерпретаций Бартом иных текстовых вопросов, связанных с двенадцатым апостолом, его утверждение о том, что «Израиль всегда пытался откупиться от Яхве тридцатью сребрениками» пропитано чувством отвращения (и поэтому отталкивает) не меньше, чем суждение Лютера (464). И эта идея о том, что евреи бесчестно и по обычаю своему пытаются подкупить или дать взятку Богу, была выдвинута принципиальным противником нацистов как раз тогда, когда обсуждалось принятие «окончательного решения»!