Командир 2-го полка дивизии Артемьев свидетельствует более мягко: «Учитывая настроение солдат и офицеров дивизии, генерал Буняченко был уверен, что, находясь в центре развивающихся в Чехословакии событий, дивизии невозможно будет оставаться безучастной. Если командование организованно не поведет ее в бой на стороне чехов, то дисциплина рухнет, люди сами стихийно вольются в эту борьбу. При этом будет потеряно управление войсками, удержать которое в своих руках командование не будет уже в состоянии… В этом генерал Буняченко был прав. Происходило противоречие психологии и политики — чувства и рассудка… Генерал Власов тоже понимал это. Надо было учитывать настроение и порыв людей в создавшихся условиях. Но ни Власов, ни Буняченко еще не решались сказать свое последнее слово.

Наконец, было решено, что Первая дивизия поддержит восставших чехов, но лишь при крайней к тому необходимости» {123} .

Мотив власовцев Александров объясняет так: «Буняченко, кроме грозного ультиматума от Туссена, в своих решениях руководствовался и стремлением спасти жизни своих подчиненных. Дивизия попала в тиски между нацистами и большевиками. А союз с чешскими повстанцами-антифашистами, совместное с ними изгнание немцев из Праги могли открыть выход из того трагического и смертельно опасного тупика, в котором оказались власовцы. Под влиянием переговоров с «Бартошем» у Буняченко зародилась надежда: если Прагу займут американцы, то все военнослужащие власовских войск наверняка смогут получить политическое убежище в Чехословакии» {124} . То есть, если бы не развал дисциплины в дивизии, если бы не «тиски», если бы не угроза коменданта Праги, то 1-я дивизия ни за что в жизни не помогла бы повстанцам. Она прошла бы мимо.

В книге Ауски есть очень любопытное свидетельство о переговорах командира первой дивизии с повстанцами 3 мая: «С генералом Буняченко встретился капитан правительственного войска Рендл, начальник замковой охраны в Ланах и, как свидетельствуют документы… передал результаты переговоров через чешскую военную комендатуру в городе Кладно, пражской комендатуре «Бартош».

Относительно этих контактов подполковник Тензоров-Ветлюгин приводит несколько интересных подробностей. По его сведениям, в начале мая в Праге находилась часть штаба генерала Власова, имеющая особое задание, цель которого автор книги преднамеренно не указывает… Эта группа вернулась в штаб непосредственно перед началом боев. В городе Лани штаб дивизии посетили два чешских офицера, которые вручили короткое письмо, приглашающее командира дивизии для дальнейших переговоров в город Лани. В качестве связного был уполномочен подполковник Тензоров, который затем, вместе с переводчиком и группой автоматчиков, отправился в договоренное место в город Лани. Там они встретились с двумя чешскими капитанами, один из которых предложил от имени советского командования, чтобы 1-я дивизия ожидала в районе Праги прибытия частей Красной Армии, а затем вместе с ними выступила бы против немецкой армии. Переговоры велись на чешском языке и разговаривал лишь один из двух капитанов. Второй капитан в продолжение всего разговора хранил молчание. Позднее, еще во время переговоров, выяснилось, что второй капитан на самом деле был офицером Красной Армии в чешской военной форме. После того, как Тензоров отказался от какого-либо совместного выступления с Красной Армией, чешский капитан заявил, что в таком случае, военные акции 1-й дивизии на территории Чехии и, в частности, оказание помощи Пражскому восстанию, являются нежелательными. На этом встреча закончилась. Напоминаю, что этот разговор происходил за 3—4 дня до самого начала самого восстания.

Тензоров также указывает, что в районе дивизии появились «русские партизаны». В действительности же, это были советские десантники и их заданием было следить за деятельностью дивизии. Боевых стычек с ними, однако, не было» {125} .

Спустя 24 года, в мае 1969-го, в газете «Руде право» будет опубликована беседа с председателем Национального собрания Чехословакии Йозефом Смрковским. Вспоминая восстание в Праге, он расскажет и такой эпизод: «Советское командование послало к нам весной 1945 г. специальную группу парашютистов, которой командовал полковник Савельев. Сброшена она была в лесном массиве Броды. Савельеву была поставлена задача проникнуть в ряды власовской армии с тем, чтобы она повернула свое оружие против немцев. Советские парашютисты добились своего, хотя следует оговориться, что я этого не знал» {126} .

Многие не знают об этом до сих пор, потому что в отличие от власовцев Петр Степанович Савельев, по самым разным причинам, долгое время молчал. Не оставил он и мемуаров. И только благодаря журналистам, некоторые его отрывочные воспоминания увидели свет. И кто знает, может быть очень скоро, мы увидим совершенно неизвестные до сих пор документы, которые более наглядно поведают нам о тех событиях на территории Чехии весной 1945 г. А пока остановимся на том, что известно…

Петр Степанович Савельев полковником не был. Его воинское звание капитан. Свою диверсионно-разведывательную группу «Ураган» в количестве 12 человек он готовил лично сам. Это разведчики из партизанского соединения Федорова и знающие немецкий язык чехи из дивизии полковника Свободы. Выброска произошла в марте 1945-го. Как и у любого диверсионного отряда, задач у «Урагана» было много, о чем в следующей главе. А пока лишь остановимся на одной, той самой, о которой знали даже власовцы.

Петр Степанович, конечно же, уже был стар, когда им заинтересовались журналисты. Какие-то детали забываются, какие-то путаются. Но в целом человек еще помнит многое. Помнил и капитан Савельев, как перед вступлением 1-й дивизии РОА в Прагу он направил туда разведчика Мишу Роговенко. Вероятно, это и был тот самый капитан, о котором пишет Ауски в своей книге. Петр Степанович утверждал, что назад на базу Роговенко вернулся в сопровождении чинов штаба первой дивизии. Переговоры продолжились уже с самим командиром «Урагана»:

«Парламентеры попытались поставить условие: с них должна быть снята вина за измену Родине.

— Я не имел таких полномочий и отказал им. — Савельев помолчал. — Но даже если бы такие полномочия были, то все равно отказал бы.

Делегация отбыла обдумывать ультиматум. Пал Берлин. Была получена шифровка о начале переговоров о капитуляции. Власовцы решили выторговать индульгенцию у пражан. Представители штаба первой дивизии РОА заявились в Прагу и предложили помощь в обмен на политическое убежище. Руководители повстанческого комитета не поверили карателям. Тогда 2 мая парламентеры Буняченко приехали в лес и заверили Савельева в нейтралитете без всяких условий.

Это событие стало сигналом к распаду РОА.

— К нам шли сдаваться бывшие военнопленные, приходили группами: по 20—30 человек, — рассказы-вает Савельев. — В свое время они предпочли службу в РОА смерти в концлагере. Предав Родину, а теперь немцев, эти люди клялись в верности в третий раз. Я принимал у них присягу и оставлял в отряде с обещанием, что предоставлю возможность искупить вину кровью. Часть перевоспитавшихся я направлял назад к Власову — уговаривать сдаваться дружков. Кроме того мы сформировали из перебежчиков два отряда. Ими управлял мой заместитель Федя Борисов.