Губернатор: Твой дядя, очевидно, не обладает твоим острым рассудком. Шейх разыграл свой приступ!

Мохаммед: Откуда вы знаете?

Губернатор: Так написано в его книге. Он сымитировал приступ, чтобы посмотреть назад и зарисовать гору Арафат.

Мохаммед: Значит, мое подозрение было верным с самого начала. Как же я его не раскрыл, я должен был его раскрыть.

Кади: Но все-таки ему пришлось быть осторожней.

Губернатор: Осторожней? Да, по-моему, он пользовался полной свободой. В книге указаны даже точные размеры и расстояния. Похоже, он измерил Большую мечеть, да возвысит ее Бог. Ты можешь объяснить, как это возможно?

Мохаммед: Не представляю.

Шериф: Быть может, он считал шаги?

Губернатор: Чересчур неточно и трудновыполнимо в толпе.

Шериф: Думай, ты умный мальчик, думай.

Мохаммед: О, Бог, он измерял все палкой, на которую опирался. Он чуть прихрамывал, он уверял, будто свалился с дромадера на пути из Медины в Мекку. Я этого не видел, но он был жалким наездником. А эта палка часто падала у него из рук, тогда он садился и двигал ей. Ему хотелось провести всю ночь у Каабы. Мы долго молились и разговаривали с какими-то купцами. У меня глаза слипались. Я проснулся, когда кто-то споткнулся об меня, но шейха Абдуллы поблизости не увидел. Я встал и огляделся, обнаружив его в конце концов неподалеку от Каабы, он крался вокруг. Он то и дело хватался за кисва, внизу, где она растрепана, и мне казалось, будто ему хочется оторвать кусок. Он оглядывался на стражников, но вы же знаете, как они внимательны, и своего не упустят, один из них, приблизившись, грозно занес копье. Я за руки оттащил шейха Абдуллу от Каабы. Я знаю, что многие отрывают лоскутки ткани, и на это закрывают глаза, но все же, как мог такое сделать уважаемый человек?

Кади: Однако удивительно, что этот чужеземец пишет в книге, будто ты сам подарил ему кусок кисва.

Мохаммед: Он это пишет?

Кади: Да. Он пишет кое-что о тебе.

Мохаммед: Да, верно, но это было позже, на прощание.

Кади: Где ты его взял?

Мохаммед: Купил у какого-то офицера.

Кади: У тебя так много денег?

Мохаммед: Мать дала мне деньги, ей хотелось, чтобы мы подарили ему что-то непреходящее.

Кади: И потому она дала тебе все деньги, которые ваш гость уплатил за ночлег в вашем доме, чтобы потратить их на прощальный подарок? Невероятная щедрость.

Мохаммед: Он чрезвычайно понравился ей. Я вспомнил еще кое-что, что необходимо рассказать вам, это явно очень важно. Однажды, на большой улице в Мине мы увидели офицера нерегулярных войск, который был абсолютно пьян, он расталкивал локтями всех, кто попадался ему на дороге, и обругивал каждого, кто смел возмущаться. Когда мы проходили мимо, он остановился и с громким криком бросился обнимать шейха Абдуллу. Но тот его оттолкнул. В чем дело, друг, воскликнул пьяный, но шейх быстро отвернулся и поспешил прочь. Он отрицал потом, что знает его, и это показалось мне странным.

Губернатор: Он знал его.

Мохаммед: Вам это известно?

Губернатор: По Каиру.

Кади: Они там вместе пьянствовали.

Мохаммед: Так я и знал.

Губернатор: Все, к сожалению, не так просто. Очевидно, у этого человека столько сильных сторон, что его слабости не могут полностью изобличить его. Ты можешь идти, юноша. Ты хорошо послужил Богу и твоему повелителю. И получишь достойную награду.

Губернатор: Кстати, я слышал, будто Саад, негр, вновь схвачен.

Шериф: Мы не знаем, что с ним делать; я боюсь, что его рассудок помутился. Стражники задержали его около Большой мечети, потому что он без повода кружил вокруг Каабы день и ночь, что явно преувеличено, но само по себе не так и плохо, но при каждом шаге он истово восклицал: Я посягнул на истину, я больше не человек, и так кричал он снова и снова. Никто не мог отвлечь его от такого поведения, весьма неуместного, он мешал остальным паломникам. Его крик был полон боли, рассказал мне его величество шейх аль-Харам, и должен признаться вам, глава евнухов был очень возбужден, потому что черный человек кричал с такой болью, будто увидел ад.

Сегодня, сказал довольный Мохаммед после утренней молитвы, сегодня мы будем бросать камни в дьявола. Камни, которые они набрали ночью, лежали горками по семь штук в каждой, и шейх Абдулла скрыл ухмылку, заметив, что снаряды Мохаммеда отличались чрезмерной рьяностью размеров. Ему с самого начала было трудно всерьез относиться к побиванию камнями грозного Вельзевула. Этот обычай прогонял чистоту ритуала, и они переносились на ярмарку, где стрелковый тир был главным аттракционом и посетителям предоставляли семь бросков по каменному идолу. Следи, чтобы не потерять их по дороге, а если вдруг уронишь, то ни в коем случае не поднимай чужих камней, которые уже бросал кто-то другой, поучал его Мохаммед. Видимо, считается, будто уже использованные камни не причинят дьяволу вреда, подумал шейх Абдулла, но посмотрел на Мохаммеда взглядом, преисполненным усердия. За двенадцать месяцев между двумя паломничествами здесь наверняка вынимают все камешки из долины, невозможно поверить, что ежегодно в употребление поступают девственные снаряды. Даже в пустыне резерв камней не бесконечен. Удостоверься, продолжал юный ментор, что ты каждым броском попадаешь по столбам. Камни держи так… Еще не встретив дьявола в коварно узкой долине Мины, шейх Абдулла почувствовал почти сострадание к нему, чей торс ежегодно осыпали сотни тысяч камней. Однако он состоял из скальной породы, значит, подобное встречало подобное, не грозя принципиальными переменами. Равновесие сил сохранялось, и камнем дьявол мог быть побит столь же эффективно, как пригоршней воды — орошена пустыня. Давай же, наконец, пойдем, пылко сказал он, и был вознагражден довольным взглядом Мохаммеда.

Поскольку Мохаммед-паломник педантично следовал временным указаниям, они попали вскоре в людскую лавину — а позже шейх Абдулла узнал, что те, кто умел договариваться с Богом, дьяволом и самим собой, выходили на побивание раньше предписанного времени или вставали ночью, чтобы исполнить долг в лунном покое. Подобное правонарушение было немыслимо с Мохаммедом, хотя украдкой, как давно уже подозревал шейх Абдулла, тот не прочь был пробраться сквозь кустарник компромиссов. Дорогу перегородил узколицый человек, из глаз которого выпрыгивал экстаз. Схватив шейха Абдуллу за плечо, он потряс его. Не трать сил, брат, я уже выколол дьяволу глаза. Но и слепой шайтан, возразил шейх Абдулла, плетет опасные соблазны, равно как и слепой человек уязвим для заблуждений. Перед тобой — великий дервиш из Индии, прибавил Мохаммед, его мудрость не подпускает к нему шайтана. Оба глаза, орал мужчина, оба глаза! И растворился в толпе.

Хаджи были подобны лавине, грохотавшей по долине, когда они приближались к столбам и замечали их. Шейх Абдулла ощутил напор со всех сторон. Толпа качалась, как корабль на больших волнах, и с рокотом неслась куда-то, крик накатывал на крик, и последние остатки осмотрительности и терпения были растоптаны, прежде всего дромадерами и лошаками важных господ. Столбы оказались разочарованием, они выглядели примерно так же грозно, как мильные камни по обочинам римских дорог, как мегалит, как безымянная гробница. И все же они воспламеняли фантазию многочисленных хаджи вокруг него, чьи лица сжались в яростные гримасы, когда они принялись кидать камни, пока со слишком большого расстояния. Многие хаджи попадали не в дьявола, а в собственных братьев и сестер. Шейх Абдулла быстро расстрелял свои патроны. Вместо молитвы перед каждым броском он говорил: Да спасет нас Бог от насилия, и от выпадов толпы, и от необузданной страсти. Но спасения не было. И не могло быть в толпе, где каждый был смертельным врагом каждому, мечтая лишь о том, как бы живым выбраться из ритуала. Его все выталкивали дальше вперед, и, не заметив опасности, он оказался пеной на штормовой волне, швырявшей его в столбы. Камни летели на его голову, и один чуть не попал в глаз.