— Без опахал вы во время жары погибнете. И вам обязательно нужен кхеласси.

— Или несколько.

— Для опахал?

— Разумеется. И следите, чтобы кхеласси регулярно проверял петли, на которых висит эта чертова штука. Время точит петли.

— Да не смущайте молодого человека всеми подробностями! А вы учтите: в этих широтах приходиться иметь дело с пронырливыми лентяями, у которых все старание уходит на выдумку поводов, как бы отлынуть от работы.

— Особенно прекрасен довод о чистоте.

— О, это серьезно.

— Надо быть начеку — иначе обведут вокруг пальца.

— Предположим, только для примера, вы хотите почитать газету, пока вам моют ноги. В большом красивом чиллумчи.

— Чи-чи, как мы говорим.

— Нам такое и в голову не придет, но человек, который вам моет ноги, он у своих считается нечистым. Потому что ноги нечисты и потому что вы — христианин, и следовательно, нечисты по определению.

— Трудно себе представить, не правда ли?

— Следовательно, он не может заниматься никакой работой по дому, во время которой другим слугам пришлось бы к нему прикасаться. Высокородные ни за что даже не дотронутся до чи-чи. Таким образом, даже при столь простой процедуре требуется человек, который потом выльет воду и другой, который вытрет вам ноги. И это не предел. Представьте, насколько нечист слуга, который чистит туалеты. Он вообще ничем больше не может заниматься.

— И подобные отговорки встречаешь на каждом шагу, причем, поверьте мне, даже через пять или десять лет слышишь все новые варианты.

Они внимательно его разглядывали. В паузах в инструктаже, которым они были страстно увлечены, эти мужчины, почти все поголовно холостяки. Они проверяли его пригодность. Стать четвертым, бильярдистом, адвокатом плохих шуток. Своим.

— Многое зависит от типа, кто ведает вашим скарбом.

— Для холостяка это щекотливое дело, сами понимаете.

— Надо просто раз и навсегда сказать себе, что эти ребята ни к чему не пригодны. Если с этим примириться, то не будет разочарований. И никакого воспитания! Кто-нибудь хоть раз видел, чтоб эти ребята исправлялись? В лучшем случае кнут удерживает их от воровства.

— Если вам интересно мое мнение, то основное внимание я уделил бы сиркару.

— Сиркар? В чем его надобность?

— Нужно научиться доверять ему. Нельзя проявлять ни единого сомнения. Ни малейшего. Этот человек носит ваш кошелек.

— Сиркар? В наши дни? Бог ты мой, у нас, по счастью, единая валюта, серебряная рупия. Наш дорогой доктор все еще живет в ту эпоху, когда приходилось жонглировать с таким множеством различных монет, что требовалась особая сноровка.

— Но я же не могу сам носить деньги. Что же, я буду открыто их отсчитывать? А где потом руки мыть?

— Давайте закажем еще одну бутылку в честь нашего гриффина, как мы называем новичков!

— Вот что я скажу вам, Бёртон. В вашем доме лишь тогда будет порядок, когда этим ребятам покажут, кто хозяин. Вы же не собираетесь сами стегать их, не правда ли? Это чересчур утомительно, а в жару — вредно для здоровья. Так что раздобудьте себе слугу, который будет их воспитывать.

— А у него, что, нет специального названия?

На мгновение повисла тишина. Бёртону было невыносимо смотреть на рожи этих твердолобых пророков. Он был странником, которого им надо было сбить с пути истинного. Несносная пакость, которую пересадили на новую почву, и вот она здесь, в этой столовой, в теплице, и оказалась жизнестойкой. Ничего, тем легче ему будет все это с презрением отмести.

— Посмейтесь с нами, Бёртон, расслабьтесь, вы найдете то, что вам по душе. Развлекайтесь тут без всяких угрызений совести. Только об одном не забывайте: ни дня без портвейна! Бутылка в день — и никакая лихорадка не страшна.

II Aum Siddhivinaayakaaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Продолжай.

— Моего господина, капитана Ричарда Френсиса Бёртона, вскоре после его прибытия отправили в Бароду на корабле. Поскольку в течение недель, проведенных им в Бомбее, я оказался для него полезен…

— «Незаменим» звучит лучше.

— Незаменим. Поскольку я стал для него незаменим, он взял меня с собой. И я впервые вернулся в город моего рождения.