Рассказ из авторского сборника «Ненормальная планета»
Ант Скаландис
Супердопинг
Фехтовальный зал, где я протираю подметки о медную проволоку дорожек и с кровожадным упорством пытаюсь ткнуть кончиком шпаги в тела моих друзей, находится на первом этаже. Здесь же, в соседних залах тренируются боксеры, вольники и каратисты. Каратисты похожи на ораву психов, забывших человеческую речь и изъясняющихся гортанными криками, а кимоно на них как смирительные рубашки. Боксеры, даже с переломанными носами, выглядят гораздо нормальнее. А наверху, надо всем этим простирается красавец-манеж, обитель "королевы спорта". Там наша Машка поплевывает на ладони и перебрасывает из руки в руку свой чугунный шарик, выкрашенный голубой краской, и прижимает его к подбородку. Там длинноногий Клюквин со зверской рожей рвет шипами тартан и, в тысячный раз повторив заветную комбинацию "скачок - шаг - прыжок", зависает над ямой с разноцветными обрезками пористой резины. Иногда я прихожу посмотреть на них, иногда они на меня, но обычно мы заканчиваем тренировки одновременно и встречаемся уже в подвальном этаже, в финской бане, всегда в одном и том же номере, закрепленном за нами в эта часы. Туда же подходит и Панкратыч. Попарившись строго по науке (Панкратыч обучил нас хитрой системе со сдвоенными заходами, контрастным душем и отдыхом по минутам - он даже часы с собой в парилку таскает), мы поднимаемся в буфет и сидим там за нашим традиционным столиком. В обычные дни недолго, а по субботам иногда больше часа.
Сегодня суббота. Никто никуда не спешит. Машка и Клюквин пьют фанту, Панкратыч - пепси-колу, а я беру бутылку пива. Вообще я пива не пью, понимаю, что не спортивный это напиток, но по субботам иногда позволяю себе бутылочку или две.
Панкратыч смотрит на мою бутылку и с важностью в голосе изрекает:
– Пиво - это импотенция.
– Иди ты!
– деланно удивляюсь я.
– Прямо так вот, с одной бутылки? По-моему, активные занятия спортом представляют в этом плане гораздо большую опасность.
– И то верно, - соглашается Панкратыч.
– А Машка спрашивает:
– А водка? Что бывает от водки?
– Водка - это делириум тременс.
– Чего-чего?
– Машка как всегда не понимает умных речей Панкратыча.
– Белая горячка, - поясняет Клюквин и тут же говорит:
– Чего-то у нас дурацкий разговор пошел, вы не находите? А я вот все сижу и думаю: в судействе по тройному прыжку есть один крупный изъян неточность в определении третьего касания.
– Ой, тоска!
– вздыхает Машка.
Клюквин не удостаивает ее вниманием и продолжает:
– Вот, например, я. Мне в прошлом году на Союзе пришили третье касание в самой удачной попытке, а я-то чувствовал, что его не было. Но мне не верят, и это естественно. Значит нужно делать вторую пластилиновую полосу.
– Можно, - не возражает Панкратыч, - но эту полосу придется делать слишком широкой, шаг-то у всех разный, будут на твой пластилин попадать и во время толчка, истыкают весь... Нет, здесь нужно совсем другое решение. Например, сделать дорожку из материала, на котором видны следы, но недолго, а только до замера результата. Пока такого нет, а если придумают, может, перестанут в прыжках фиксировать заступы и будут вообще замерять чистое расстояние.
– А ведь это и сейчас можно, - замечает Клюквин.
– Можно, - соглашается Панкратыч, - да только волынки много и традиции менять не хочется.
– Вот именно!
– подхватываю я.
– Традиции, из-за этих традиций в спорте не достаточно используют технику и прочие новшества. Да если б внедрить все, что есть на сегодняшний день, половину рекордов можно бы вдвое улучшить!
– Ты ошибаешься, Толик, - веско говорит Панкратыч.
– Знаешь насколько увеличился мировой рекорд в "шесте", когда в 62-м году в ИААФ узаконили фибергласс?
– Сантиметров на тридцать, кажется, - неуверенно предполагаю я.
– Всего на шесть. И притом учти: в "бамбуковую" эпоху рекорд изменялся даже резче, однажды - сразу на двенадцать сантиметров. Я, конечно, не утверждаю, что фибергласс нисколько не лучше бамбука и алюминия - то, что делает сегодня Бубка, можно делать только с фиберглассом - просто я хочу сказать, что техника - это еще далеко не все.
– Ну, а всякая фармацевтика?
– спрашиваю я.
– Фармацевтика - другое дело. Но фармацевтика - это прежде всего допинги, а допинги запрещены. Так что здесь особый случай.
– Кстати, о фармацевтике, - говорит Панкратыч, - я вам не рассказывал про дислимитер Вайнека?
– Насколько я помню, - заявляет Клюквин, решивший блеснуть эрудицией, дислимитер - это такой допинг.
– Да, - подтверждает Панкратыч, - но это не просто допинг, а супердопинг. И применяли его не часто. Я знаю только один (Мучай.
– Со Страйтоном?
– спрашивает Машка.
– Э, ребятки, - обижается Панкратыч, - да вы все знаете.
– Я - ничего не знаю, - честно признаюсь я.
– Ну, расскажи, - плаксиво тянет Машка.
– Я кроме имени тоже ничего не знаю.
– Ладно, говорит Панкратыч, - слушайте.
– Лет десять назад я проходил стажировку в группе доктора Вайнека, а параллельно знакомил их спортивную науку с нашим ЛОД-эффектом [ЛОД-эффект - повышение работоспособности мышц после воздействия на них локального отрицательного давления (ЛОД) в специальных барокамерах; разработан в СССР; применяется в медицине и в спорте] с этими фиговинами, которые мы надевали ребятам на ноги и откачивали насосом. Его и у нас тогда только-только начали применять, а там наши барокамеры вообще были экзотикой. И что характерно, ник то не знал, чем это может закончиться: мировыми рекордами или массовой инвалидностью. Впрочем Вайнека, как мне казалось, это меньше всего заботило. А к ЛОД-эффекту он относился вообще без энтузиазма. Наверное, потому, что не сам его изобрел. Чем занимался сам Вайнек, мы не знали. Знали, что он ребятам колет что-то, а что допинги или нет - по-моему, они и сами не понимали. У Вайнека это называлось совмещать научную работу с подготовкой ребят к студенческому чемпионату. Правду сказать, Вайнеку доверяли. И спортсмены, и тренеры. Пик формы он рассчитывал безошибочно.